Беглый

Ж. П. Г, все безразлично. Он доедает кролика, — кролик просто превосходный! — время от времени бросая взгляд во двор, где ограда так и сверкает на солнце.

Это он побелил ее на Пасху, в светлый понедельник, и в этот же день белые крупинки припорошили ему усы.

— Что ты собираешься делать?

— Еще не знаю. Директор не скрыл, что проступок мой весьма серьезен. Он хочет поговорить с тобой прежде, чем писать рапорт.

— Со мной?

— Да, — равнодушно подтверждает Ж. П. Г.

Впрочем, он знает, чем руководствуется директор.

Во время разговора тот непрерывно приглядывался к Ж. П. Г., спрашивая себя, не свихнулся ли малость учитель немецкого языка. Антуан задает себе тот же вопрос.

Должно быть, среди учеников прошел слух, что Ж. П.

Г, спятил.

— Ты сделал это нарочно?

— Что?

— Закурил в классе.

— Нет, просто думал о другом.

— Ты думал о другом и когда брал из банка две тысячи?

— Мне они были нужны.

— Интересно, зачем?

Она нервничает, он совершенно спокоен.

— Этого я не могу тебе сказать.

— И ты полагаешь, что будешь брать мои деньги, даже не ставя меня в известность?

— Деньги не твои.

— Не мои? Посмей только повторить, что эти деньги не из моего приданого!

Ж. П. Г, вздыхает. Он предвидел, что дойдет и до этого, но ему не хочется обмениваться колкостями. Однако уклониться от неприятного разговора невозможно.

Г-же Гийом лучше бы не настаивать на выяснении отношений, но она закусила удила. И тогда Ж. П. Г, тем же равнодушным тоном выкладывает все. Напоминает, в частности, что после женитьбы оказался дочиста ограблен.

Старый полковник попросту обокрал его! Обещал, что даст за дочерью десять тысяч франков. Не считая, разумеется, мебели и прочего, что девушка всегда приносит в дом, выходя замуж.

В последнюю минуту полковник сказал:

— Десять тысяч пойдут на создание вашего семейного очага.

Он не дал им ничего, кроме кое-какой рухляди, загромождавшей дом. Более того, десять тысяч франков оказались в ценных бумагах, и бумаги эти, как выяснил Ж. П. Г., отправившись в банк, стоили не больше шести тысяч четырехсот пятидесяти франков.

— Шесть тысяч четыреста пятьдесят франков! — повторяет он.

Г-жа Гийом начинает плакать. Антуан непроизвольно шмыгает носом.

— Ты всегда ненавидел моего отца, — ноет г-жа Гийом.

— Не правда.

— Ты и меня ненавидишь. Ты всех ненавидишь. Ты любишь только себя.

За восемнадцать лет супружеской жизни между ними произошли только две столь же бурные сцены, одна — при появлении на свет Антуана, когда Ж. П. Г, в самый разгар родовых схваток заснул в гостиной.

— Папа, замолчи! — вмешивается Элен, всегда старающаяся все уладить миром.

— Я только этого и хочу, но твоя матушка…

— Я не желаю говорить при детях.

— Вот и не говори.

— Рано или поздно они узнают, что у их отца любовница. Зачем тебе иначе понадобились бы две тысячи франков? И почему ты вдруг стал курить папиросы с золотым ободком?

— Замолчи!

— Не замолчу. Я хочу все знать. Это мое право.

Ж. П. Г, колеблется — прибегнуть или нет к оружию, которое имеется у него про запас. Но г-жа Гийом не унимается. Тогда он выпивает полный стакан пива, медленно вытирает усы, встает и спрашивает:

— Разве я говорю с тобой о капитане?

— О каком капитане?

Она вздрагивает и бледнеет.

— А помнишь закоулок под лестницей?..

Он никогда не напоминал ей об этом случае, происшедшем в период их помолвки. В Орлеане, под лестницей в доме невесты, был довольно темный закоулок, которым пользовались жильцы всех этажей.

В воскресенье, под вечер, в гостиной обычно играли в бридж. Там всегда бывало несколько немолодых офицеров.

Однажды, когда его невеста вышла из комнаты за ликером, Ж. П. Г, тоже встал и последовал за ней. В темном углу под лестницей он прекрасно разглядел девушку и капитана, одновременно с ней отлучившегося из гостиной.

Это был далеко не мальчик, а мужчина лет пятидесяти. Характер его отношений с девушкой не оставлял никаких сомнений, и впоследствии у Ж. П. Г, сложилось твердое убеждение, что два-три сослуживца полковника по интендантству также пользовались благосклонностью его дочери.

Ж. П. Г, ни разу в жизни не затронул эту тему. К чему? Зато теперь выложил все подробности:

— Капитан, лысоватый, фамилия кончалась на «ти» — Шарлетти, Баретти…

Элен ушла на кухню, сидит там и тоже плачет.

У рухнувшей в кресло г-жи Гийом началась истерика.

Ж. П. Г, закурил папиросу, стоит на пороге н смотрит в сад.

Чем все это кончится — еще не ясно. Но Ж. П. Г, и не торопится. Антуан поглядывает на отца чуть ли не с ненавистью. Мимо проходит Элен с уксусной эссенцией.

Ж. П. Г, хочется надеть шляпу и пойти пройтись, но приходится ждать — сцена еще не закончилась. За его спиной сморкаются, перешептываются, иногда всхлипывают. Тем не менее Элен начинает убирать со стола, и привычное позвякивание тарелок и стаканов слегка разряжает атмосферу.

Когда Ж. П. Г, наконец оборачивается, жена уже на ногах: глаза у нее покраснели, но выражение лица решительное.

— Отправляйся в лицей, — говорит она сыну. Потом обращается к мужу:

— Скажи, что ты намерен делать.

— Я?

— Да, ты.

И она снова взрывается: