— Ты выглядишь совершенно по-другому. Твоя собственная мать была бы потрясена.
Камерон встал, посмотрел в зеркало над умывальником и увидел развратное лицо стареющего повесы.
— Боже мой, ты права! — воскликнул он.
— Как оно себя чувствует?
— Как штукатурка Парижа.
— Привыкнешь.
— Не возражаю, — сказал Камерон, улыбаясь про себя. Я трансформировался, подумал он, снова взглянув на свое лицо в зеркало, я другой человек… — Замечательно, — сказал он ей. — Кстати, на кого я должен быть похож?
Взяв его за руку, Дениза подошла к окну.
— Вот — высокий мужчина в плавках. Это Ли Джордан.
Камерон взглянул вниз на пляж и увидел загорелого блондина, стоящего у края воды, с женщиной в бикини и огромной соломенной шляхте.
— Никогда не слышал о нем? — сказал он.
— Телевизионный ковбой и настоящий подарок для женщин. Когда на днях я его гримировала, он все время хватался за мою юбку/
— А ты что делала? — спросил Камерон.
— Держала ноги вместе.
Он засмеялся, забавляясь ее искренностью.
— А что за девушка с ним рядом?
— Это Нина Мэбри.
— Нина Мэбри, — сказал Камерон. — Она случайно не была любовницей… так, по крайней мере…
— …в то время как он был…
— …гласит…
— …убит?
— …молва.
— Ух, — сказал Камерон.
— После этого убийства она надолго исчезла. Говорят, у нее было нервное расстройство. Мистер Г., очевидно, решил ее спасти. Он сейчас сочиняет для нее фильм. Грандиозный опус, я слышала.
— Смешно, знаешь, Не я никогда Не слыхал о Готтшалке.
— Он был в моде тридцать лет назад. Затем его забыли. Теперь он старается вернуться вместе с Ниной Мэбри. Кстати, мне надо найти ее трусики.
— Ее… что?
— Двенадцать пар. Горничная положила их вместе с остальным бельем по ошибке, и мисс Мэбри Подняла кипит. Устроила мне черт-те что. Понимаешь, я еще и кастелянша. Могла бы быть еще и сценаристом, но в этом фильме нет сценария. Мистер Г. сочиняет его прямо из головы. По мере продвижения.
Камерон снова выглянул в окно и увидел, что к Джордану и актрисе присоединился короткий кривоногий человек c неимоверным торсом, одетый в хлопчатобумажные штаны, неровно подшитые у колен, и белый платок, повязанный вокруг головы.
— Это Бруно да Фэ, — сказала Дениза. — Как Саша Фэ, Он работает с Готтшалком с незапамятных времен. Они практически неразлучны.
— Что он делает?
— Бруно оператор. Его не раз хотели использовать как режиссера, но у него для этого нет воображения, в таком качестве он делает только порнофильмы. Считается, что у него есть искра божия. Пять мужиков и одна баба с голой задницей — подобного рода вещи.
Камерон рассмотрел лицо Денизы. Несмотря на усталое выражение и чувство обреченности, он нашел его возбуждающим.
— Это совершенно другой мир, — сказала она. — Ты ведь недавно работаешь трюкачом?.
— Недавно, — сказал он. Совершенно другой мир, думал он счастливо.
— Как ты им стал?
Он улыбнулся ей и покачал головой.
— Случайно, — сказал он.
Она повела плечами и понимающе кивнула.
— Побудь со мной, пока я собираю исподнее мисс Мэбри. Оно в соседней комнате,
Камерон пошел за ней по коридору в комнату горничной, наполненной кипами белья, и встал в дверях, пока она пробиралась сквозь эти груды, перекладывая простыни, полотенца и наволочки с одного места на другое. Затем она поднесла, ему двумя пальцами пару кружевных голубых трусиков, чья краткость и прозрачность сошли прямо со страниц одного из тайных журналов для мужчин.
— Красивые, хмм?
— Да, — ответил он игриво.
— Хотя и маленькие.
Не зная, что сказать, он пожал плечами.
Дениза пристально посмотрела в его глаза. Затем одними губами задала молчаливый вопрос.
— Да, — сказал он.
— Так делай что-нибудь, — сказала она с ухмылкой, — а то ты как на пытку собрался.
И вот, наслаждаясь его смущением, она стащила с себя платье, расстегнула лифчик и слегка прижалась к нему, вылезая из своих трусиков быстрым движением велосипедиста, по очереди поднимая колени к щекам.
Остолбенев, он стоял, пораженный видом ее грудей, которые, хотя и свешивались на бедра достаточной ширины, совершенно опрокидывали его представления о пропорции. Потом, когда он начал приходить в себя, она удивила его, нырнув в кипу белья, в которой, размахивая руками, быстро исчезла из виду. Раздеваясь, Камерон колебался, боясь смазать грим, и задумался о других грудях, маленьких и округлых, с сосками нежными, как и ее почерк. Это было мимолетное, почти подсознательное воспоминание. Его новое лицо подчеркивало его анонимность и не допускало малейшей мысли о неловкости или сожалении. Еще минуту он постоял возле кипы белья, в которой исчезла Дениза. Затем снял с себя одежду, перешагнул через нее и, как человек, бросающийся в глубокую реку, начал искать ее на ощупь.