— Что?! — не поверил своим ушам Гесс. — Что вы сказали? Вам найденных сокровищ показалось мало, и вы пристрелили показавшего путь к сокровищам? О, боги…
— Нет, всё было совсем не так, — принялся оправдываться полковник. — Клад действительно внушительный, но майор Деев завёл для себя дурную привычку — во всех делах иметь как можно меньше свидетелей. Он выстрелил в Кудрявцева, но, кажется, только ранил. Во всяком случае, тот успел скрыться в одном из пещерных коридоров. Если бы был сильно ранен, то бежать не смог бы, согласитесь…
— И вы бросили его там, в пещере? Бросили умирать с голоду? Что вы наделали, Юрий Михайлович, что вы наделали? Такое убийство навсегда преградит вам дорогу в Шамбалу!
— Но ведь я же стремился помешать Дееву! — пытался оправдаться Бурякин. — Раз Кудрявцев кинулся бежать, значит, жив!
— Чтобы потом умереть от голода? — повторил Гесс, немигающе глядя на полковника. — Не лучше ли уж было не мешать пуле выполнить свой нехитрый полёт?
Голос рейхсминистра непритворно дрогнул, и Бурякин почувствовал оскомину во рту, будто там пробежала мышка, да не хвостиком махнула, а просто нагадила.
— Что же теперь делать? — растерянно пробормотал он. — Ведь я действительно не хотел его смерти.
— «Не хотел» — это, конечно, лучше, чем ничего, — горько заметил Гесс. — И всё-таки вам надо срочно возвратиться в то ущелье и попробовать отыскать брошенного там на произвол судьбы беглеца. Если повезёт и вы его отыщете, тогда помогите ему вернуться к людям. Если же нет… тогда вам уже не стоит ко мне приезжать. Просто незачем. — С этими словами Гесс повернулся к одному из лаборантов и по-немецки приказал проводить полковника Бурякина до пристани.
ГЛАВА 10
Перед глазами ещё плавали круги жаркого солнца, сковывавшего думы, мысли и даже физические движения тела. Нет, это всё-таки было не жаркое солнце Пакистана, а спеленавшая руки и ноги паутина шёлкового кокона, в который Вадим заключил себя перед наступлением ночи. Что сейчас? Вероятно, уже утро. Даже точно, потому что за годы, проведённые в Московском погранучилище, и после, в войсках Советской Армии и Афганистана, подъём звучал почти в одно и то же время. Но внутренний будильник Вадима самонастроился просыпаться ровно в шесть утра по московскому времени. Значит, сейчас уже седьмой час, и солнце давно отогревает заледеневшие за ночь горные перевалы.
Беглец принялся выпутываться из кокона, спасшего его от ночного холода. При воспоминании о змее к горлу Вадима опять начал подкатываться ком судорог. Но, к счастью, это быстро прошло. Выбравшись из шёлковых пут, беглец взглянул на останки недоеденной гремучей змеи, освещённые тусклым лучом света, проникавшего в грот через входную трещину. Вид недоеденной змеи на этот раз не вызвал никаких рвотных спазм, и Вадим аккуратно сложил пищу на шёлковую тряпицу, завернул и отнёс в угол пещеры. Мысль о том, что змею всё-таки придётся доесть, пришла в голову без каких-либо нервных переживаний, а как нечто обыденное и необходимое. Для утверждения этой мысли он попытался успокоить сам себя:
— Значит, китайцы недаром уплетают змей. Ведь ничего же со мной не случилось! И вторая половина тоже пойдёт, как курица, даже лучше.
Вкуса змеи он, вообще-то, не помнил. Но на всякий случай пытался настроить своё сознание на давнее китайское определение, что куриное мясо по сравнению с мясом змеи проигрывает в аппетитных и вкусовых оценках. Вот только бы свои собственные вкусовые рецепторы убедить в этом!
Вадим протиснулся в базальтовую щель и выполз наружу. Утро в горах было ещё довольно холодным, и тело беглеца вмиг покрылось крупными мурашками. Парень непроизвольно поёжился и посмотрел на снежные вершины гор. В памяти вдруг всплыли строки «Прерванного полёта», одной из песен Владимира Высоцкого:
— Да уж, воистину — «конь на скаку и птица влёт». Но я знаю, по чьей это вине, знаю!!! — Конец фразы Вадим просто прокричал, и послушное горное эхо не замедлило повторить: «знаю…наю… наю…аю…». — Да, знаю! — повторил он, но уже более спокойным тоном. — И, если выживу, знаю, с кем разборки устраивать.