Беглая монахиня

— Вот именно, — парировал брат-доминиканец, — это давно было, а времена с тех пор изменились. В судебных процессах святой инквизиции над ведьмами Божий суд давно уже снова практикуется. Лишь светские суды еще подлежат запрету. — И с наглой ухмылкой добавил: — Или ты видишь здесь светского крючкотвора в мантии и берете, извращающего законы?

Магдалена прекрасно знала, что так называемый Божий суд вершился отнюдь не по Божьему указанию, вопрос о жизни и смерти отдавался на волю случая. К примеру, судьба осужденного решалась с помощью испытания куском хлеба, когда он должен был проглотить кусок отравленного хлеба. Если он, давясь, выплевывал его, то считался виновным. Или испытания водой, когда связанного обвиняемого кидали в воду. Если он не тонул и всплывал, то считался виновным, ибо, так гласил Божий приговор, чистая вода не принимала его. Или же обвиняемый должен был выловить руками какой-нибудь предмет из котла с кипятком. Если он оставался невредимым после процедуры, его оправдывали. При этом право решать, насколько глубоким будет котел и маленьким предмет, брали себе на откуп сами судьи. У Бога же при этом мнимом суде оставались другие жестокие возможности.

Магдалена сидела ни жива ни мертва от страха, сдавившего ей горло. Цепи на руках доставляли страдания. Откуда-то издалека до нее донесся фальцет инквизитора, приказывавший подручным натянуть канат, о предназначении которого Магдалена гадала еще во время допроса, между лестницей на башню библиотеки и башней над венцом монастырской церкви. До нее доходили лишь обрывки слов доминиканца: Магдалена Вельзевул... по канату... с одной башни на другую. .. такова Божья воля...

Лишь только охранники отправились выполнять полученный приказ, в помещение вошел гонец и что-то прошептал на ухо инквизитору. Брат-доминиканец поднялся и без всяких объяснений вышел с ним наружу.

По щекам Магдалены струились беспомощные слезы. У нее не было никакого выхода. Даже признание в истинных причинах, по которым она смогла совершить этот трюк, вызвавший такое восхищение у всех, не избавило бы ее от приговора инквизитора. «Ты слишком много счастья вырвала у судьбы», — подумалось ей.

Через несколько минут вернулся инквизитор.

Неспешно и без видимых причин, словно желая выиграть время, он перекладывал орудия пытки на столе. Потом поднял глаза и, не глядя на Магдалену, провозгласил с кислой миной:

— Вопреки всем сомнениям обвиняемая в колдовстве дева Магдалена Вельзевул признается невиновной в вышеназванном преступлении. Sit nomen Domini benedictum!

Последние слова доминиканец проговорил так быстро, что Магдалена с трудом поняла их смысл. Он кивнул охраннику, и тот так же быстро подошел к ней и освободил от оков. Остальные торопливо собрали орудия пыток, и не успела она оглянуться, как всех — доминиканцев, каноников и охранников — словно ветром сдуло. Магдалена осталась в полном недоумении.

Тянулись тягостные минуты, на нее опустилась зловещая тишина. Наконец Магдалена поняла, что произошло. Ей был неясен смысл случившегося, но она поняла главное: инквизиция ее оправдала. Она была свободна! Какие обстоятельства могли повлиять на такую резкую перемену в настроении инквизиторов, осталось для нее загадкой.

Магдалена встала и, пошатываясь, побрела к полуоткрытой двери. Через щелку выглянула в длинный коридор хранилища. В самом конце, там, где с левой стороны начиналась лестница в спальню для мирян, она увидела темную фигуру.

При скудном освещении невозможно было различить, кто ее поджидал. О бегстве не могло быть и речи. Ей пришлось собрать все свое мужество и, глядя прямо перед собой, зашагать по длинному коридору к ожидавшей ее таинственной фигуре.

— Вы, конечно, Магдалена, жена канатоходца, — заговорил с ней незнакомец и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Я Иоанн Патричи, дворцовый прелат и апостольский секретарь его высокопреосвященства кардинала Джустиниани и — без лишней скромности — титулярный епископ Монте-Пелосо. — Произнося все это, он слегка склонил голову набок, словно желая подчеркнуть, что сам тяготится перечислением своих должностей и званий.

Его благородное одеяние, бархатный малиновый камзол и укороченная зеленая накидка с отделкой из светлой золотой парчи выдавали в нем не столько лицо духовного звания, сколько дворянина с высоким достатком.

— Представляю, какой ужас вы пережили за последние часы, — продолжил он. — К сожалению, кардинал Джустиниани слишком поздно узнал о намерении доминиканцев подвергнуть вас суду инквизиции, иначе до этого никогда бы не дошло. Произошла досадная ошибка.

— Ошибка? — Слова прелата подогрели обуревавшую ее ярость и отчасти вернули Магдалене гордость и чувство собственного достоинства. — Обвинение было тщательно и заблаговременно подготовлено. Доминиканцы никак не могли за один день выдвинуть против меня обвинение и выставить свидетелем зазывалу Форхенборна, это коварное чудовище! Кто вообще позвал доминиканцев?

Секретарь легата смиренно скрестил руки на груди и ответил: