Беги, Василич, беги!

— Мне это совершенно не надо, — сказал я, — меня все удовлетворяет здесь. Второе. Если открыть дверь в рай, то наши люди все там загадят и заплюют, и это будет не рай, а какое-нибудь Бутово или станица Кущевская. Причем, так сделают не только наши люди, а вообще все, если им сказать, что здесь все бесплатно, без меры и никакой ответственности за все содеянное.

— Мы не будем открывать дверь для всех, — шепотом сказал Гудыма, — только ты и я. Остальные перетопчутся. Ты представляешь, какие перспективы откроются нам после этого?

— Какие могут там перспективы? — саркастически спросил я. — Если человек попал в рай, то это уже навсегда и бесповоротно.

— Как ты не можешь понять, — шепотом начал убеждать меня старый чекист, — что со всеми можно договориться. Нет таки проблем, которые было невозможно решить, и нет таких людей, с которыми невозможно было решить эти проблемы. Мы созданы чем-то Сущим по своему образу и подобию, неужели ты думаешь, что мы не могли бы договориться и с ним, если бы знали, что ему нужно и для чего он нас создал вообще. Все живые существа могут договариваться, иначе бы от нас не осталось никого, как и от тех Сущих, которые создают для себя миры в бесконечности. Ты, главное, помоги мне. Ты же видишь, что наше сотрудничество, начавшееся так внезапно, благоприятно для нас обоих. Я твоя защита, а ты мой путеводитель и благодетель. Найди то место, в котором можно попасть в рай, и мы с тобой сдвинем горы. По рукам?

Я немного подумал и хлопнул по протянутой руке. Я ничего не терял и был уверен в том, что мне не придется колесить по округе, разыскивая дорогу в рай. Интересно, а как Олигерьев мог написать в своих записках о Пугачевой, страдающей в раю, если во времена их написания Пугачева еще не родилась?

Глава 42

День закончился шашлыками, которые мы жарили прямо во дворе на решетках, лежащих на приспособлениях, названных американцами барбекю.

Ночью на сытый желудок мне снился сон о том, как я ведрами таскаю живую воду в огромный бак на повозке, в которую был запряжен огромный французский монстр с мохнатыми ногами. Тяжеловес, — подумал я, ощущая свинцовую тяжесть воды. Заглянув в ведро, я увидел, что вода действительно свинцового цвета и переливается как ртуть. Вылитая в бочку вода распадалась на маленькие блестящие шарики, сливающиеся в один огромный меняющий свою форму блестящий шар, из которого выскакивали руки, ноги и чьи-то головы. Одна голова вдруг улыбнулась и сказала ласковым голосом жены:

— Вставай, снова бандиты приехали.

Я встал и пошел к воротам. Все-таки, я хозяин и должен открывать ворота.

За воротами стояла черная большая автомашина повышенной проходимости одной знаменитой иностранной фирмы, а у ворот стоял улыбающийся как солнечный зайчик местный криминальный авторитет по имени Мардат.

— Ай-вай, Олег Васильевич, — шел он ко мне с протянутыми для объятий руками, — ну как вы не могли сказать, что являетесь лучшим другом для такого авторитетного чекиста как товарищ Гудыма. Ай, как нэхорошо получилось, а где сам товарищ Гудыма?

— В доме, отдыхает, — сказал я и Мардат полетел прямо к дому, однако его полет был прерван шкафом-охранником в черном костюме и белой рубашке с черным галстуком. Он как будто работал в похоронном бюро и были нанят специально для того, чтобы в какой-то момент вернуться по старому месту работы, но уже с готовым клиентом.

— Куда? — сказал охранник.

— К товарищу Гудыме, я его друг, — сказал Мардат и поднял руки, показывая, что у него нет дурных намерений и спрятанного оружия.

После обыска Мардат был пропущен в дом. Шашлыки шашлыками, а работа работой.

В доме Мардат обнимался с Гудымой так, как будто был его самым близким родственником и так рад появлению, что даже места себе не находил, чтобы сделать родственнику приятное.

— Товарищ Гудыма, — ворковал он, — все районное начальство сидит в машине и ждет сигнала, чтобы накрыть поляны в любом месте и на любое количество гостей по самому высшему классу. Каждый будет рад оказанной чести выстрелить из подаренного личного Дзержинским маузера старейшему чекисту нашей страны. Это все равно, что орден на грудь получить.

— Стар я стал, — начал дребезжать старый чекист, но с каждым словом голос его креп и наливался металлом, отлитым людьми с горячей головой, чистым сердцем и холодными руками, — однако слышал, что ты лапы начал протягивать на мое имущество, подаренное моему лучшему другу? Заруби себе на носу, — сказал Гудыма и в руке его с ловкостью фокусника появился маузер с чекистским знаком на рукоятке, — бывших чекистов не бывает. Мы все как одна семья, в горе и в радости, и в работе после окончания службы. Такие же, как и сотрудники НКВД, которые всегда работали семейно на всех постах, куда их посылала коммунистическая партия и советское правительство. Все семьи, как цыгане кочевали из города в город, подчиняя все вся своему командованию. Не будет меня, на мое место встанет другой и возьмет в руки этот маузер, как символ вечной власти, данной нам Лениным и Сталиным.