Беги, а то заколдую!

Флоин Горни, добродушный, широкий, будто крепостные ворота, как и полагалось потомку почтенной гномьей фамилии, такой же красноволосый, как дочь, восседал во главе основательного и длинного, всем своим видом хлебосольного стола. На столешнице теснились блюда с жареными поросятами и окороками, колбасы громоздились подобно стогам, запечённые гуси, фазаны и пулярки лоснились жирными боками, мясные пироги возвышались башнями между графинов с настойками и бутылок тёмного стекла с драгоценным старинным вином. Семья и гости перекусывали после ужина, поскольку ничто так не способствует умственной деятельности, как вкусная трапеза.

– Так значит, этот эльфеныш все-таки встал на пути у моей бусинки, – глава семейства кинул взгляд в окно столовой на светящиеся в глубине соседнего сада окна особняка Вудхаусов и положил себе ломоть ветчины – ароматной, со слезой. Ломоть свешивался с обоих концов тарелки, как одеяло с узкой кушетки. – Ничего, дщерь моя, папа Горни все сделает как нужно. Говоришь, тебе нужно придумать ему испытание? Да еще и государственной важности? Да кто же знает больше о государственной важности, чем гномы? – он захохотал, и родня поддержала его смехом и выкриками, а матушка одобрительно похлопала по спине.

– Папа, я сама справлюсь, – попыталась утихомирить родителя Эбигейл. Она очень любила отца, но его забота иногда принимала чрезмерные формы. Как тогда, когда он отправил Вудхауса в Гнилые топи, например.

– Ша, дщерь моя, кому, как не родным, тебе помочь, – отрезал отец и тут же умилился: – Как ты сверкаешь глазками! Как играет в тебе боевой дух наших предков!

Эби, чтобы успокоиться, скатала в трубочку бронзовое блюдо из-под перепелок и покорно кивнула.

– Скажи-ка нам, моя бусинка, что больше всего не по вкусу этому Вудхаусу?

– Больше всего он, как и все эльфы, не любит нежить и эманации некромагии, но у него просто какой-то нездоровый страх, – Эби, смиряясь, отбросила бронзовый рулончик, откусила от фазаньей ножки, прожевала. Подумала, полила ножку клюквенным соусом и откусила ещё, а затем забросила в рот чарку маменькиного травяного безалкогольного настоя. Пусть гномы гордились умением пить, не пьянея, а эльфы считали, что они в этом лучше, но сама Эбигейл от алкоголя чрезмерно веселела и начинала болтать чушь. – Но чего он совсем не терпит – это малейшего пятнышка грязи. Да что там, – немного преувеличила она, – несчастную пылинку увидит и трясет манжетами так, словно кисель взбивает.

Гости за столом одобрительно захохотали и потребовали продолжать. Ни одно гномское застолье не обходилось без долгих историй, и Эбигейл очень польстило, что на этот раз ее выбрали рассказчиком.

– Представляете, – Эби обвела всех взглядом. – Приходит в лабораторию и начинает реторты на свет проверять, пробирки, стол осматривает, словно боится, что на нём блохастая собака ночевала. А как он в дождь до жеребца идёт? Вышагивает, как танцовщица, – она продемонстрировала Натову походку с помощью вилки и фазаньей кости.

На самом деле Вудхаус ходил грациозно и плавно, засмотреться можно было. И грязи он не то чтобы избегал. Просто лицом серел и начинал чесаться. Но для красного словца можно было и преувеличить, особенно когда гости и родные так смеются.

– Но самое смешное случилось на втором курсе, в Академическом переулке, – таинственно начала Эби.

– Это который между академической библиотекой и ристалищем? В котором стены так близко, что не разъехаться двум всадникам? – уточнил папа Горни. – Я слышал, что так сделали, чтобы академия могла обороняться от любой армии.

– Именно он, – кивнула Эби, принимая из рук мамы Горни еще одну чарку с настоем. – На втором курсе я сидела в библиотеке и услышала на улице ржание коня Белоручки, Серебряного копытца.

– Но как ты его узнала? – насторожился папа Горни.

– Папа, как будто ты не знаешь, что эльфийские кони ржут как поют, и каждый на свой манер, – укоризненно сказала Эбигейл. – Это наши издают звуки, сравнимые с боевым горном!

– Оттого мы и Горни! – воскликнул папа и все выпили.

– Я выглянула в окно, а внизу едет Вудхаус. Конь сверкает от чистоты, в седло и подковы можно смотреться – так блестят, сам эльф одет с иголочки, – она горделиво выпрямилась, под всеобщий смех продемонстрировав, как Вудхаус держит уздечку, высокомерно подняла подбородок, стараясь не думать, что она сама на коне бы скорчилась и вцепилась в гриву, зажмурив глаза. – И плащ так ниспадает с лошадиного крупа и развевается, – пополоскала рукой. – Ступает по переулку как по облакам, лужи на земле объезжает. А знаете, как он говорит наше гномское «Тпру-у!»?

Все затаили дыхание.

– «Тпрррррррю!», – манерно пропищала Эби, и все захохотали.

– Клятые эльфы, – утирая слезы, проговорил папа Горни. – «Тпрррррррю!», надо же. Это ж таки надо так наш гномский язык исковеркать!..

– И кто же виноват, что по грязи в этот самый момент решила проползти змея? Единственное, чего боятся эльфийские жеребцы. Я-то точно не виновата! – смешливо добавила Эби.

Присутствующие давно перестали есть, потому что боялись подавиться.