На перемене я увидел, как Вован нырнул в туалет. Сегодня был тот редкий день, когда он не прогуливал школу. Я одним бесшумным прыжком влетел вслед за ним. Он уже стоял в кабинке и дверь была приоткрыта, ввиду отсутствия на ней шпингалета. Ремонта туалеты так и не дождались, и Вован стал жертвой этого обстоятельства. Он стоял ко мне спиной с соблазнительно спущенными штанами. Я одним движением вырвал армейский ремень из своих штанов, одной рукой пригнул его мордой к унитазу, а другой начал хлестать по рыхлой заднице. Бил я его долго и сильно. Вован не дергался и не кричал. Он понял, что тот, кто сзади — гораздо сильнее. Он только пыхтел и посапывал, рассматривая недра унитаза. Я остановился, когда его зад стал походить на вызревший помидор. Он даже не посмел оглянуться, и я ушел неопознанный. Кажется, великий педагог Макаренко тоже не прочь был врезать некоторым своим воспитанникам. А таких, как Вован, драть нужно с пеленок, а не отмазывать.
На педсовете Ильича почему-то не было. Дора величественно сообщила всем, что единственный педагог-мужчина, увы, оказался позором школы.
— Вы, Дроздов, — ткнула она в меня жирным, в перетяжечках, как ляжка младенца, пальцем, — аморальный тип! Я ставлю вопрос о вашем дальнейшем пребывании в школе. Ваши уроки — балаган. На истории — пошлые анекдоты, физкультура — сплошное мордобитие, ОБЖ — пособие для террористов.
Я открыл было рот, но вспомнил, что не должен «выделываться».
— Дети берут с вас пример. Они стали наглые и драчливые.
— Сильные и раскованные, — пискнула Лилька.
— А с вами давно все ясно! — Дора потыкала пальцем-ляжкой в меня и в Лильку. — Вы предавались разврату прямо в кабинете, даже не заперев дверь, причем в извращенной форме. — Видимо, она имела в виду фартук. — А потом, Дроздов, вы нажрались, как свинья, и в дурацких очках, с платком на голове, шлялись по коридорам, вытянув вперед руки, заваливаясь на стены, и стукаясь лбом о косяки.
Тут я возмутился:
— У меня был гипертонический криз!
Дора опешила:
— В очках?
— Да. И голову завязал, чтоб не болела.
— Это вы расскажете доктору. А еще, — тут она выложила перед изумленным женским коллективом козырную карту, — вы извращенец! Сегодня вас видели выходящим из туалета, на ходу застегивающим ремень. Вслед за вами вышел Брецов, красный как рак и очень испуганный. Он держался рукой за зад, пугливо оглядывался, и в результате сильно ударился головой о противопожарный шкаф. Он упал, у него синяк, ушиб, и, может, даже сотрясение мозга. Что вы делали с ребенком в туалете? Вы гомосексуалист?!
Десятки женских глаз с ужасом уставились на меня. Этого я вынести не мог.
— Я его выпорол! — заорал я. — Выпорол! Можете допросить, обследовать этого подонка! Его никто не порол, а я выпорол!
— Да не порол он его! — снова подала голос Лилька. — У Брецова хронические запоры, он всегда выходит из сортира красный и держится за зад. Я знаю, моя тетка — участковый терапевт, он к ней часто ходит.
Дора схватилась за голову. Татьяна-художница подняла худую лапку:
— А еще Петр Петрович принимает у себя… девушек по вызову. Прямо на территории школы он занимается с ними… сексом.
— Ну вот! Значит, не гомосексуалист! — радостно вступилась Лилька. — Раз со мной в извращенной форме, и с девушками…сексом. Кстати, девушка — такая длинная?
— Да, — потупилась художница.
— Я знаю, это журналистка из «Криминала». Она приходила брать у Дроздова интервью о его новой экспериментальной программе.
— Лежа? — спросила Татьяна.
— А что? Новые технологии…
Дора схватилась за сердце. Педсовет пошел не по ее сценарию. Методом голосования она попыталась выяснить мнение коллектива относительно меня. Она была из тех, кто, идя к власти, хотел оставить впечатление, что представляет интересы большинства. К моему огромному удивлению против меня проголосовали меньше половины учителей. Среди них была Татьяна. Остальные отметили, что мое классное руководство пошло на пользу 10 «в» — успеваемость и дисциплина повысились, что немного учителей, которым дети смотрят в рот, и, вообще, мужики, желающие работать в школе на дороге не валяются, так что можно простить мне маленькие слабости. Обвинение в гомосексуализме — бред, а Брецова давно пора выпороть всем коллективом, наплевав на влиятельного папашу. Я и представить себе не мог, что наши консервативные классные дамы так неплохо ко мне относятся. В завершении встала пожилая математичка Антонина Савельевна и горячо воскликнула:
— Да вся школа на нем держится! У него куча часов, секция, где кого подменить — Дроздов, где что сломалось — Дроздов с молотком бежит, трубу в туалете прорвало — Дроздов, закатав штаны, воду черпает. И потом, вся экспериментальная программа на нем. Через год мы сможем подать заявление о специализации школы и присвоении ей статуса гимназии.
Я засмущался от своей положительности. Дора Гордеевна неровно покраснела, но победителем я себя не чувствовал.
После педсовета я решил отвезти Ильича домой, но нигде не нашел его, даже в собственном кабинете. Тогда я набрал его мобильный, и когда он ответил, понял, что что-то случилось.