Беда

— Ну! — сказал он наконец и улыбнулся, отчего загрубелая, как кора старой лиственницы, кожа на его лице покрылась сеткой морщин. — Ну, детка, теперь иди. Спасибо. Да-а, а где же парни? Надо бы повозиться с рацией.

— Товарищ сержант, добился женской жалости, а? — усмехнулся Фокин.

Но его язвительный вопрос остался без ответа.

— Дашенька, друг ты мой! — Катя подошла к подруге и обняла ее, потом быстро опустилась на колени и поцеловала Попова в щеку.

IV

Тогойкин и Губин все подбрасывали хворост в костер, чтобы скорее растаял снег в баке. Надо было вскипятить воду и напоить людей чаем. Ночь они провели молча, редко когда перебрасывались словцом, а с рассветом заметно повеселели и стали разговорчивее. У Васи, наверно, и рука меньше болела, потому что он даже песню затянул. И Николай с явным удовольствием начал ему подпевать:

Я хату покинул,
Пошел воевать,
Чтоб землю в Гренаде
Крестьянам отдать,
Прощайте, родные,
Прощайте, семья!
Гренада, Гренада,
Гренада моя!..

Песня кончилась, и закипела вода. Тогойкин вскочил на ноги, подкинул в костер веток, выхватил из огня бурливший бак и, высоко подняв его, быстро засеменил к своим.

— Пошли, Вася!

В облаке пара парни появились в самолете.

— Вода вскипела!

— Чай готов!

Обе девушки, капитан Иванов и бортрадист Попов были явно чем-то по-хорошему возбуждены.

Парни сначала подумали, что люди обрадовались их приходу. Они поставили бак и огляделись. Капитан Фокин внимательно разглядывал свои ногти и даже не повернулся в их сторону. Не спавший всю ночь Коловоротов наконец уснул, привалившись спиной к стенке и беспомощно опустив голову на грудь. Калмыков прерывисто стонал.

— Что такое? Что случилось? — спросили парни.

— Ничего не случилось! Решительно ничего! — сказала Катя, засияв довольной улыбкой.

И в самом деле — что особенного могло у них случиться? Новостям неоткуда было взяться. Ведь они не выходили всю ночь из самолета. И все-таки они были чем-то обрадованы.

— Вот, готово! — сказал Тогойкин, показывая на бак.

Часть кипятка отлили в большую консервную банку, остудили и умыли всех лежачих. Калмыкова решили раздеть и обтереть всего. Однако и на этот раз девушки не обнаружили на его теле ни ран, ни ссадин, ни даже царапин. Но все тело представляло собой сплошной вздувшийся синяк. В сознание он не приходил, только тяжело и прерывисто дышал, а порой стонал.

Перед чаепитием Тогойкин положил каждому по нескольку сухариков и по куску сахара.

Катя размочила в чае сухари, сделала из них жидкую кашицу и опустилась на колени, чтобы покормить Калмыкова. Она ловко всовывала ему в рот кончик ложки, и он, подержав какое-то время кашицу во рту, все-таки проглатывал ее.

— Ну, ребята, когда поедим и попьем чайку, возьмемся за рацию, может, заставим ее заговорить, — сказал Попов.

Все оживились, и лежачие и ходячие. «А удастся?» — с надеждой думал каждый, поглядывая один на другого.

Только капитан Фокин поморщился, услышав предложение Попова, и с этакой иронической усмешечкой заговорил:

— Заставишь, значит! Что же ты ее в полете не заставлял? А сейчас, значит, заставишь!

— Она работала.

— Работала! А почему же нет самолетов? Почему, я тебя спрашиваю? — Фокин явно издевался над Поповым, нарочно растягивая слова. — Я же у тебя спрашиваю, товарищ сержант!

— Видимо, мы очень далеко отклонились от трассы, ищут, наверное…

— Ах, отклонились? Значит, ищут, мой милый? — продолжал он издевательски вкрадчивым тоном, но, не дождавшись ответа, не на шутку разозлился и заорал: — Я ведь тебя спрашиваю, сержант Попов!

Коловоротов вздрогнул и проснулся. Он медленно выпрямился и стал озираться по сторонам.

— А почему бы и не попытаться, товарищ капитан?

— Попытайся, непременно попытайся! — вставил Тогойкин, помогавший Кате переложить Калмыкова. — Все надо пробовать! Все!

— Молодой человек! Может быть, ты и в самом деле герой из героев среди якутов, — захихикал Фокин, поглядывая на Иванова, словно приглашая и его посмеяться. Потом он смущенно отвел глаза от Иванова и уже безразличным тоном добавил: — Этого я, конечно, не знаю… Но я просил бы тебя не вмешиваться в разговоры военных людей. Мы как-нибудь сами разберемся…

— Хоть я никакой и не герой… А вот на правах члена коллектива… — Тогойкин вдруг смешался и, не договорив, снова склонился над Калмыковым.

Но теперь за него вступилась Катя Соловьева. Спокойные люди тоже иногда не выдерживают. С покрасневшим от гнева лицом она некоторое время молча смотрела на Фокина.

— По-моему… — Катя на миг остановилась, словно обо что-то споткнулась. — Мне кажется, мы все тут одинаковые, все мы просто советские люди!

— Совершенно верно! — поддержала подругу быстрая на язык Даша Сенькина. — Нехорошо как-то, не время сейчас делиться на сословия.

— Правильно! — сказал Вася Губин, осторожно покачивая свою больную руку, словно нянча младенца.