Бэббит. Эроусмит

Это был самый трудный период в жизни Мартина. Шатаясь от недосыпания, работать ночь напролет, на рассвете дремать на голом столе и завтракать у засаленной стойки в закусочной — это все было привычно и занимательно. Но было невозможно растолковать Джойс, почему он не явился, например, на ее обед в честь какой-то скульпторши и адвоката, чей дедушка был генералом армии южан. На короткий срок он получал помилование, разъяснив, что страстно хотел поцеловать ее на ночь, что оценил присланную от нее корзину с бутербродами и что он вот-вот избавит человечество от воспаления легких, в чем он на деле сильно сомневался.

Но когда он пропустил четыре обеда подряд; когда она говорила в бешенстве: «Ты представляешь, какой это был ужас для миссис Торн в последнюю минуту узнать, что за столом не хватает одного мужчины?»; когда она жаловалась: «Я не так уж возмущалась твоею грубостью в прежние вечера, но сегодня мне после обеда нечего было делать, и я сидела дома одна и ждала тебя!» — его разбирала злоба.

Мартин и Терри начали заражать своих обезьян пневмонией и лечить их и добились успеха, который заставил их торжественно провальсировать вдвоем по коридору. Им удавалось спасти обезьян от пневмонии во всех случаях, когда между заражением и началом лечения проходило не более суток, и в большинстве случаев, когда они выжидали с лечением два или три дня.

Дело осложнялось тем, что некоторые обезьяны выздоровели сами, приходилось делать на это поправку с помощью незамысловатых, казалось бы, расчетов, которые, однако, поглотили много дней упорного, до боли в плечах корпенья над записями: один, взлохмаченный, без воротничка, прирос к столу, другой прохаживается между вонючими клетками, перемигивается с обезьянами, щелкает им языком, окликает по имени: «Бетси, Пират!» — и, спокойно приговаривая: «Ах, ты хочешь меня укусить — укусить меня хочешь, миляга!» — ласково, но беспощадно, как бог, впрыскивает им смертоносную пневмонию.

Они взошли на высокое плоскогорье, где воздух разрежен неудачами. Исследовали в пробирке продукты распада пневмококков — и потерпели поражение. Искусственно воспроизводили соки организма (тщательно, мучительно и все же не достигая полного соответствия); испытывали действие производного на микробов в этой искусственной крови — и потерпели поражение.

И тут Холаберд прослышал об их первоначальном успехе и явился к ним с лаврами и гневом.

Ему известно, сказал он, что они нашли средство от пневмонии. Очень хорошо! Институт не откажется от чести излечения этой неприятной болезни. Не будут ли Мартин и Терри так любезны немедленно опубликовать свое открытие (с упоминанием института?).

— И не подумаем! Слушайте, Холаберд! — зарычал Терри. — Вы, кажется, обещали оставить нас в покое!

— И оставил — почти на целый год! Чтобы дать вам закончить исследование. Вы закончили. Пора показать миру, чего вы добились!

— Если я покажу, мир, волк его заешь, увидит больше, чем вижу я! Ничего не попишешь, хозяин! Может быть, напечатаем что-нибудь толковое через год.

— Вы напечатаете теперь, или…

— Отлично, ваше святейшество. Благословенный миг настал! Я ухожу! И, со свойственным мне благородством, ухожу, не сказав вам, что я о вас думаю!

Так Терри Уикет был уволен из Института Мак-Герка. Он выправил патент на синтезирование производных хинина и удалился в «Скворечник» — построить лабораторию на свои скромные сбережения и проводить жизнь в независимой исследовательской работе, кормясь продажей небольших партий сывороток и своего лекарства.

Терри, не имевший ни жены, ни лакеев, мог проделать это довольно легко. Для Мартина это было сложнее.

3

Мартин предполагал подать в отставку. Он сообщил об этом Джойс. Как совместить городской дом и гринвичский замок с работой во фланелевой рубашке у Терри в «Скворечнике», он еще не обдумал, но на предательство он не пойдет.

— Как ты не понимаешь! Чижик выставил Терри, а меня тронуть не посмел! Я медлил просто из желания понаблюдать за Холабердом, как он ежится и ждет, что я запою. Но теперь…

Он разъяснил это ей в их… в ее лимузине, возвращаясь с обеда, на котором он так мило и непринужденно занимал разговором некую важную вдовствующую леди, что Джойс тихо радовалась: «Какой дурак Латам Айрленд, когда говорит, что Мартин не умеет быть вежливым».

— Я свободен! Гром и молния! Наконец-то я свободен — потому, что доработался до чего-то, ради чего стоит быть свободным! — говорил он в упоении.

Джойс положила свою прекрасную руку на руку Мартина и попросила:

— Подожди! Мне надо подумать. Прошу тебя! Помолчи минутку.

И, подумав, начала:

— Март, если ты будешь и дальше работать с мистером Уикетом, тебе придется постоянно оставлять меня одну.

— Но, право же…

— Я считаю, это будет с твоей стороны довольно некрасиво, особенно сейчас… потому что, мне кажется, у меня будет ребенок.

У Мартина вырвался возглас удивления.