Беатриче Ченчи

– Да я-то знал его. Если бы он оскорбил меня, ранил меня, я сумел бы простить ему. Конечно, я большой грешник; но когда-то и у меня было сердце христианина. Он убил мою душу и оставил мне жизнь: теперь я умер для всего, кроме одной вещи, и я ее сказал вам. Слушайте-ка: знал ли я графа Ченчи прежде, чем вошел в его дом; это конечно не покажет вам его большим злодеем, чем он есть, потому что одним злодейством больше или меньше – это в нем не считается; но может быть разсказ мой удержит на губах ваших проклятие против его убийцы. Я мало грамотен, – потому я разсказываю вам так, как мне говорят сердце, и вы можете верить каждому моему слову, все равно как евангелию. Я родился в Тальякоццо[25]; отец мой умер, когда я был ребенком, и оставил мне заливной луг и стада́; мать моя заболела и могла смотреть за мною. Я вырос, дурные товарищи скоро окружили меня и завлекли во всевозможные пороки; в короткое время, отчасти потому, что маня обкрадывали, отчасти потому, что обыгрывали страшно, я потерял все мое достояние: с последним стаканом вина, который выпили друзья в моем доме, они выпили и забвение обо мне, они исчезли вместе с духом последнего кушанья; но по уходе их явились другие люди, кредиторы; они отняли у меня всё, выгнали безжалостно из дому… Среди белого дня я должен был взвалить к себе на плечи мою бедную мать и снести в больницу; но дороге злые мальчишки подымали меня на смех; один из них швырнул камень в меня и больную… Злодейское племя людское! Но этим еще не кончились мои мученья прежде чем я дошел до больницы, меня окружили сбиры, вырвали у меня из рук мать, бросили ее посреди улицы и потащили меня в тюрьму. Кредиторы, не довольствуясь всем, что у меня было, хотели еще выжать из меня и самую кровь: я услышал сдержанное рыдание… Это мать моя плакала; я обернулся, чтоб утешить ее, но не мог уже ее видеть, потому что глаза мои были полны кровавых слез. Я хотел говорить… и не мог… Хорошо.

Марцио замолчал, потом утерев пот с лица, продолжал:

Я вырвался из тюрьмы, бежал в лес и всем отмстил: мальчику, который бросал камни в мать, я размозжил череп об камень; хорошо. С тех пор я стал делать отметки в календаре острием моего ножа, – каждый день был обозначен чертою крови: у меня тело горело; кровь опьяняет больше вина. Бог разсудит, мог ли я устоять против демона, который овладеть моей душой; я буду перед ним оправдываться; если я заслуживаю милости, пускай он простит меня, если нет – пуст осудит; но в том, что я сделал, и в том, что намерен сделать, я не могу раскаяваться… работа мести еще не кончена; моим четкам не достает еще одного «отче наш», одной мертвой головы – головы вашего отца. В королевстве воздух был опасен моему здоровью, – я перешел в Церковную Область и нанялся в шайку Марка Шиарра…