Баженов

Екатерина II требовала, чтобы литература описывала жизнь «в улыбательном роде». Болотов в своих записках рассказывает, что «самая нежная любовь, толико подкрепляемая нежными и любовными и в порядочных стихах сочиненными песенками, тогда получала первое только над молодыми людьми свое господствие».

Фонвизин в маленькой, но выразительной сцене «Бригадира» между Советницей и Иванушкой ярко характеризовал умственные запросы общества. «Боже тебя сохрани, — говорит Советница Иванушке, — от того, чтобы твоя голова была наполнена чем иным, кроме любезных романов! Кинь, душа моя, все науки. Не поверишь, как такие книги просвещают. — Madame! — отвечает ей Иванушка, — вы говорите правду. Я сам, кроме романов, ничего не читывал».

В переводных виршах Дезульер прямо обращалась к современному обществу с нравоучительной и средной сентенцией:

Овечки! ни наук, ни правил вы не зная,
Паситесь в тишине: не нужно то для вас.

Но сердца «овечек» мало смягчались от этих призывов: эта сентиментальная литература, наполненная «чепухою сладких слов», нисколько не мешала процветать дикому и жестокому крепостничеству, которое достигло едва ли не самых больших степеней произвола именно в царствование «просвещенной и чувствительной» Екатерины II. Для дворянского общества литература являлась лишь некоей «приправой чувственности». После повседневной расправы с крепостными на конюшне «сентиментальная» помещица уходила к себе в покои, углублялась в эротический мир французских романов, слезливых или до глупости восторженных, и потом откровенно объясняла по-русски своему тринадцатилетнему сыну все таинства любви и качества женского пола… «Общечеловеческая культура, приносимая иноземным влиянием, воспринималась так, что не просветляла, а потемняла понимание родной действительности; непонимание ее сменялось равнодушием к ней, продолжалось пренебрежением и завершалось ненавистью или презрением. Люди считали несчастьем быть русскими и, подобно Иванушке Фонвизина, утешались только мыслью, что хотя тела их родились в России, но души принадлежали короне французской» (В. Ключевский).

Глупой ложью, подлейшим лицемерием и ханжеством «просвещенные» дворянские идеологи старались приукрасить мрачную дeйcтвитeльнocть и умственную одичалость людей екатерининского царствования. Сама Екатерина беззастенчиво лгала, когда писала Вольтеру: «В России нет мужика, который не ел бы курицы, когда ему угодно, а с некоторого времени они предпочитают индеек курам».

Питавшиеся «индейками» мужики целыми деревнями умирали с голоду или, доведенные до отчаяния, с вилами и рогатинами шли против помещиков. По приблизительному подсчету самой Екатерины, в первые годы ее царствования восстанием было охвачено около 200 тысяч крестьян, усмирять которых приходилось артиллерией.

***

Работа над моделью шла успешно.

Вырисовывались контуры будущего Большого Кремлевского дворца.

Большой дворец, более трех километров в окружности, должен был целиком вместить в своих внутренних дворах весь старый обветшалый Кремль с дворцами, теремами и церквами. Внутри дворца должно было образоваться несколько круглых площадей, пересеченных прямыми и широкими улицами, связанными между собой бесконечными колоннадами. На большом архитектурно оформленном дворе Баженов хотел расположить кремлевские соборы и колокольню Ивана Великого. Этот двор должен был замыкаться с одной стороны мощной декоративной стеной с колоннадой, высотой в 37 метров и толщиной в 8 метров. Между колоннами — ложи, по цоколю — трибуны для зрителей. Такое оформление создавало иллюзию зданий, расположенных по улице, и, гармонируя по стилю с художественным оформлением дворца, превращало Кремль в единственный в мире по красоте и монументальности архитектурный ансамбль.

Исходным началом всей композиции дворца являлось старое здание Петровского арсенала. К нему пристраивался корпус в форме трапеции для присутственных мест. Все строения объединялись главным корпусом, обращенным на юг к Москва-реке и расположенным на возвышенной части Кремлевского холма.

Главный корпус дворца — самая величественная часть комплекса. За этим корпусом только чуть вздымалась верхушка колокольни Ивана Великого.