Батый заплатит кровью!

— Коль татары захватят Торжок, то они захапают и наше достояние, и княжеское, и твоё барахлишко, тиун, — заявил посадник Иванко. — Враг, идущий на нас, дюже сильный и безжалостный. Где князь Ярослав? Где его брат Георгий? Почто они не защищают нас от нехристей, коль поставлены правителями над нашей землёй? Молчишь, тиун. Иди, отпирай ларец с серебром, пусть князь твой раскошелится, ежели никакой иной помощи от него нету. Новоторам придётся самим промыслить, как спасти от татарской напасти свои дома и семьи.

Видя, что вече бурно поддерживает посадника Иванко, тиун Гудимир предпочёл не прекословить ему и отдать княжеские деньги на нужды местного ополчения.

* * *

«Воевать с мунгалами собрались, дурни набитые! — сердито думал Терех, шагая по пустынной улице, стиснутой с двух сторон частоколами и бревенчатыми стенами домов. — Вам ли, дурням безмозглым, тягаться с Батыевой ордой! Не видели вы, пустобрёхи, каковы татары в сече, потому и храбритесь, как отроки сопливые!»

Терех ушёл с шумного торжища, забитого людьми, не дожидаясь окончания вечевого схода. В нём сидело твёрдое стремление как можно скорее бежать из Торжка куда глаза глядят. Терех не собирался сражаться с татарами, поскольку он был уверен, что никакие укрепления, никакая доблесть не спасут жителей Торжка от этого страшного и неодолимого врага.

Ноги сами принесли Тереха к покосившейся избёнке Аграфены Воронихи. Войдя во двор, Терех запер ворота на засов.

Ещё в полутёмных сенях Терех почувствовал запах свежего теста и разделанной рыбы. Из-за двери до него долетел громкий возглас Аграфены, обращённый к шестилетнему сынишке:

— Пантиска, подбрось-ка дров в топку, а то у меня руки в муке!

«Стряпнёй занялась Ворониха, — сообразил Терех, — рыбные пироги печёт... на рыбьем жиру. И нету ей дела ни до крикунов на вече, ни до Батыевой орды!»

Толкнув скрипучую дверь, Терех вступил в жарко натопленную избу вместе с клубами холодного пара, окутавшего его высокие замшевые сапоги с меховой подкладкой.

Аграфена стояла у печи с ухватом в руках, на ней была льняная исподняя сорочица и юбка-понёва до колен из шерстяной ткани. Небрежно заплетённая тёмная коса была уложена на голове Аграфены в виде венца. Из-за своих чёрных как вороново крыло волос Аграфена и получила прозвище Ворониха. Жар печи обдавал её с головы до ног. Тонкая рубашка у неё на спине взмокла от пота, лицо было красное, тоже мокрое, распаренное.

— Доброго здоровья, хозяйка! — приветливо сказал Терех, снимая шапку. — Гостей принимаешь?

— Здрав будь, мил дружок! — улыбнулась Аграфена. — Тебе я всегда рада. Снимай шубу, проходи. Сейчас угощу тебя пирогами.

Терех плотнее притворил дверь, чтобы не было сквозняка, сбросил с плеч короткий тулупчик на волчьем меху, повесил шапку на прибитый к стене тонкий изогнутый рог косули.

Аграфена строгим шёпотом велела сынишке скрыться за пологом в комнатушке за печью.

— Присмотри там за Любашей, милый, — добавила Ворониха, ласково погладив сына по светло-русой головке.

Любашей звали годовалую дочь Аграфены.

— Слышала, сегодня спозаранку вечевой колокол гудел, — промолвил Терех, отогревая у печи свои замерзшие руки. — Весь этот сполох случился из-за смердов, которые прибежали в Торжок, спасаясь от мунгалов. По слухам, нехристи спалили Лущиху и Галахово.

— Пресвятая Богородица! — испуганно воскликнула Аграфена. — Это же в пяти верстах от Торжка.

— Вот-вот, — закивал головой Терех, — татары сюда идут в несметном множестве. Посадник Иванко призвал новоторов вооружаться, свозить в город сено для лошадей и коров на случай долгой осады. Вече избрало тысяцким Якима Влунковича, всех концевых старост назначили сотниками. В дружину зачисляют всех, кто имеет коня и тяжёлые доспехи. Всем прочим мужам и отрокам надлежит влиться в ряды околоточных сотен. С нынешнего утра будут усилены дозоры на стенах и башнях Торжка. Вот такие дела, красавица.

Терех тяжело вздохнул.

— Тебя тоже в дружину возьмут? — глянула на Тереха Аграфена. — Ты ведь в прошлом был гриднем.

— Все эти сборы и тревоги не для меня, — решительно проговорил Терех, подойдя к окну, залепленному бычьим пузырём. Ему не хотелось встречаться взглядом с Аграфеной. — Я куплю коня и сегодня же уеду из Торжка. Вот, собственно, почему я и пришёл к тебе, прелестница. Должок на тебе висит, как ты помнишь. — Подойдя сзади к Аграфене, Терех принялся мять пальцами обеих рук её пышные ягодицы сквозь мягкую ткань понёвы. — А долг платежом красен, как известно.

— Что ж, мил дружок, я долги плачу исправно, — промолвила Аграфена, собираясь доставать из печи готовые пироги. — Пусти меня, а то мои пышки и расстегаи подгорят.

— Ты сама, как пышка румяная! — прошептал Терех, содрогаясь от вожделения, а его руки продолжали жадно тискать полнотелую Аграфену. — Брось ты эти пироги, у нас мало времени!

— Нет уж, дружок, — воспротивилась Аграфена, — сначала стряпня, а постель потом. Пироги пекут, пока в печи жар пышет. Коль остынет печь, тогда уже не до пирогов будет.