Батый

Это громадное государство почти на два века переживёт своего создателя — срок очень большой для степной империи, включившей в себя территории с совершенно различными укладами жизни. Если говорить о самой основе существования Золотой Орды, о той скрепе, которая соединила разноязыкую, многоконфессиональную массу племён и народов, населявших её, то этой скрепой нужно признать прежде всего страх — глубокий, животный страх перед грозными завоевателями. Представители другого мира, другой цивилизации, монголы внушали ужас одним своим видом, своими обычаями, манерой ведения войны, несомненным превосходством на поле брани, а более всего — своей жестокостью. Цивилизации Дальнего Востока многим отличаются от западных. Сам образ жизни, принципы управления населением были здесь совершенно иными. По-другому смотрели на Востоке и на саму человеческую жизнь, оценивая её гораздо ниже, чем на Западе. Даже способы умерщвления людей были куда более разнообразными и изощрёнными, нежели те, к которым привыкли в странах Европы и Арабского мира, и монголы охотно демонстрировали своё умение лишать человека жизни самым чудовищным, самым противоестественным образом: то вспарывая своим жертвам животы, то взрезая грудную клетку и вырывая у ещё живого человека сердце, то отрезая голову, руки и ноги, расчленяя человека «по суставам», то забивая глотку землёй или камнями, то затаптывая лошадьми или затравливая собаками, выдавливая жир или желчь и вытягивая жилы, сдирая кожу, сваривая в котле с кипящей водой или сжигая на открытом огне, а то давя насмерть досками, на которых сами они могли устраивать пир (как это было, например, после битвы на Калке в 1223 году). Дело не в том, что монголы были по своей природе хуже или лучше тех народов, которые подверглись их завоеванию. (Ничуть не меньше жестокости проявляли, например, хорезмийские воины султана Джелал ад-Дина, долго и упорно воевавшие с монголами, — причём проявляли и в отношении попадавших к ним в плен монголов, и в отношении христианского населения Грузии и Армении, куда хорезмийцы вторглись, теснимые монголами.) Но они, монголы, были другими— настолько другими, что впервые встретившиеся с ними христианские и мусульманские интеллектуалы не находили ни примеров в древней и новой истории, ни аналогий, чтобы хоть с кем-то или чем-то сравнить их, — кроме разве что неясных пророчеств Апокалипсиса об ужасах последних дней мира. И очень скоро страх перед «злыми татарами» пронизал все слои общества. Страх этот проявлялся, можно сказать, на генетическом уровне спустя десятилетия и даже столетия после самого завоевания, парализуя всякую волю к сопротивлению, зачастую подавляя даже элементарное чувство самосохранения. «За умножение грехов наших смирил нас Господь Бог перед врагами нашими: да если явится где один татарин, то многие наши не смеют противиться ему; если же двое или трое, то многие русские, бросая жён и детей, обращаются в бегство» — так напишет русский книжник в начале XV столетия, спустя 170 лет после Батыева нашествия и спустя четверть века после Куликовской победы! ³⁶