Батум

Губернатор. Ушел! Телефонируйте сейчас же на вокзал, чтобы дали паровоз, салон. Я еду в Батум. И… это… ко мне на квартиру чтобы… это… чемодан!

Адъютант. Слушаю. (Бежит к дверям.)

Ваншейдт. Я с вами, ваше превосходительство.

Губернатор. Что? Ах, да, да.

Чья-то рука в самых дверях подает адъютанту телеграмму.

Адъютант. Срочная!

Губернатор. Ну, ну?

Адъютант (читает). «Панаиота побили на Сидеридисе. Подпись: Сидеридис».

Губернатор (взревел). Что же это такое?! Я вас спрашиваю! Это еще что? Какой Панаиот? Что это значит? Почему побили? Телеграфируйте этому Сидеридису, чтобы он сию минуту перестал телеграфировать мне глупости! Кто этот Панаиот?!

Ваншейдт. Панаиот, ваше превосходительство, это главный приказчик у Сидеридиса.

Губернатор. Так, черт же их… так и телеграфируй — почему его побили?! Шинель мне!

Курьер бросается к вешалке, Ваншейдт также.

Губернатор (всовывая руки в рукава). Зачем побили? Ведь если побили, значит, есть в этом избиении какой-то смысл! Подкладка, цель, смысл!

Поспешно выходит, за ним бросается Ваншейдт.

Темно.

Картина пятая

Через сутки. Мартовский день. Наполовину выгоревший цех на заводе в Батуме. Чувствуется, что и цех и двор залиты громаднейшей толпой (ее самое не видно). Цепь городовых не подпускает ее к какому-то помосту, на котором стоят Трейниц, полицеймейстер, Ваншейдт и Кякива. Слышен ровный гул толпы. Входит губернатор в сопровождении двух казаков.

Губернатор. Здравствуйте, господа!

Полицеймейстер. Здравия желаю, ваше превосходительство.

Губернатор. Это что же? Целая толпа, как я вижу?

Полицеймейстер вздыхает.

Губернатор. Безобразие! Здравствуйте, рабочие! (Молчание.) Безобразие! (Обращает свое внимание на Кякиву.) Это кто такой?

Трейниц. Переводчик при жандармском управлении, ваше превосходительство.

Кякива. Кякива, ваше превосходительство.

Губернатор. Безобра… а, хорошо. Вы им… ты им… э… любезнейший, будете, будешь переводить. (Толпе.) Ну-с, выпустите вперед главных!

Толпа закричала на русском, грузинском языках: «У нас нету главных!.. Нету у нас никаких главных!.. Все одинаково терпим!.. Все мы здесь главные!.. Все!..»

Кякива. Они, ваше превосходительство, говорят, что нету главных, все одинаково, говорят…

Губернатор. Что это значит — одинаково?

Кякива (кричит по-русски). Что значит — одинаково?

Губернатор. Не могут же объясняться сразу две тысячи человек! Пусть вперед выпустят того, кто изложит их желания! (Полицеймейстеру.) Всегда надо пробовать подействовать мерами кротости.

Полицеймейстер вздыхает.

Выходят Геронтий, Порфирий и Климов.

Губернатор. Ну, вот так-то лучше. Потолкуем, разберемся в ваших нуждах. (Геронтию.) Ну, говори, что у вас тут, чем это вы недовольны?

Геронтий. Очень тяжко живем. Мучаемся.

Кякива. Он говорит, мучаются.

Губернатор. Понимаю я.

Толпа: «Нету житья!.. Плохо живем!.. Мучаемся!..»

Полицеймейстер. Тише вы! Один будет говорить!

Геронтий. Человек не может работать по шестнадцать часов в сутки. Поэтому рабочие выставляют такие требования: рабочий день не должен превышать десяти часов.

Губернатор. Гм…

Геронтий. Накануне воскресных и праздничных дней работу заканчивать в четыре часа пополудни. Без разбору не штрафовать. Штраф не должен превышать трети жалования. (По-грузински повторяет эти слова.)

Толпа: «Замучили штрафами!»

Климов. Штрафами последнюю рубаху снимают!

Ваншейдт. Это, ваше превосходительство, неправда.

Климов. Как это-неправда?

Толпа: «Как это неправда? Догола раздевают рабочего! Живодерствуют!»

Полицеймейстер. Тише!

Губернатор. Дальше!