Батюшков

16 сентября 1791 года генерал-прокурор А. А. Вяземский принял решение о переводе вологодского губернского прокурора Н. Л. Батюшкова в Вятское наместничество. Это была обыкновенная для того времени процедура — в свою очередь вятский губернский прокурор перемещался в Вологду. Нет сомнений, что приказ начальства не нашел сочувствия ни у самого Н. Л. Батюшкова, ни у членов его семьи. Вятка заслуженно представлялась им не самым благоприятным местом для жительства — зима там была долгой и холодной, а лето, напротив, по-северному коротким. Ехать в Вятку как раз в преддверии скорой зимы не хотелось. Кроме того, А. Г. Батюшкова была на сносях, возраст ее (для того времени — очень солидный) приближался к сорока годам, и переезд накануне разрешения супруги от бремени, очевидно, казался Н. Л. Батюшкову не самым своевременным. Он стал тянуть время, испрашивая у начальства отпуск то для завершения судебной тяжбы, то для поправки здоровья, и к исполнению своих обязанностей на новом месте приступил только в апреле 1792 года: к этому времени А. Г. Батюшкова не только разрешилась от бремени, но и оправилась от поздних и тяжелых родов — Варвара появилась на свет 21 ноября 1791 года.

К моменту переезда в Вятку в доме Батюшковых оставалось только двое младших детей, старшие дочери уже давно воспитывались в Петербурге, в частном пансионе мадам Эклебен. Плата за содержание троих девочек в столичном пансионе была существенной статьей расходов для провинциалов-родителей. Но оба они принадлежали к древним дворянским родам, и ощущение ответственности за своих детей перед предками и потомками было сильнее бережливости. Дочерям требовалось дать хорошее воспитание, вне зависимости оттого, какая судьба ждала их после пансиона. А ждало — возвращение в родные пенаты, причем скорее всего не в губернский город, а в вологодскую деревню, в поместье, где они оказывались в окружении крепостных и соседей, с которыми редко можно было перемолвиться двумя словами. Понимая это, Н. Л. Батюшков тщетно пытался пристроить своих девочек в Петербурге, обращаясь к Павлу I с просьбой «принять к Императорскому двору» двух старших дочерей, «из коих одна Анна в музыке и пении, а другая Елизавета в рукоделии при природных дарованиях своих особливо себя усовершенствовали…»[20]. Но это будет несколько позже, а пока родители озабочены обустройством на новом месте.

В Вятке Батюшковы прожили недолго — около двух лет, о которых нам почти ничего не известно. След их пребывания здесь зафиксирован в исповедных росписях Знаменской церкви, в приходе которой они состояли: семьи дворян исповедовались ежегодно Великим постом, и это тщательно фиксировалось, поскольку участие дворянина в церковной жизни было важным фактором для его продвижения по службе и получения отличий. И в 1793-м, и в 1794 году Батюшковы исповедуются и причащаются в Вятке; в церковной росписи упомянуты и их дети: Константин и Варвара. Возраст Константина Батюшкова записан неправильно. Священник, конечно, не сверял возраст ребенка с документами, а ставил цифру приблизительно — «на глаз». Так вот «на глаз» шестилетнему Константину можно было дать четыре года, а семилетнему — пять. Вероятнее всего, ребенком он был маленьким и худеньким — хилым; впрочем, никогда и впоследствии он не отличался крепким здоровьем, высоким ростом и дородностью. В своих записных книжках в 1817 году Батюшков полушутя, полусерьезно перечисляет причины жизненных неудач: «Первый резон, мал ростом. 2 — не довольно дороден»[21]. А арзамасское прозвище Батюшкова было построено на каламбуре: Ахилл — ах, хил! Какие впечатления вынес из вятского периода жизни Константин — нам совершенно не известно, несомненно одно — именно в Вятке детей Батюшковых постигло первое страшное несчастье: летом 1793 года заболела тяжелой душевной болезнью их мать.

Александра Григорьевна Батюшкова (1750/52?—1795) происходила из известного в России рода Бердяевых; русский философ Н. А. Бердяев — ее дальний потомок. Родилась она в семье подполковника лейб-гвардии Преображенского полка — блестящего офицера екатерининского времени — и раннее детство провела в Петербурге. Никакими сведениями о характере и личности Александры Григорьевны мы не располагаем. Известен лишь тот факт, что несмотря на раннюю утрату матери, воспоминания о ней были всегда сакральной темой для всех ее детей, давали им нравственную опору, образец для подражания. «Будьте вместе, мои дорогие друзья, — напутствовал К. Н. Батюшков сестер 28 марта 1809 года, — станем любить друг друга до могилы, чтобы сбылось желание лучшей из матерей»[22]. Автобиографически звучат горькие слова о матери, вложенные поэтом в уста Торквато Тассо — героя исторической элегии Батюшкова «Умирающий Тасс» (1817):

Сорренто! колыбель моих несчастных дней,

Где я в ночи, как трепетный Асканий,

Отторжен был судьбой от матери моей,

От сладостных объятий и лобзаний:

Ты помнишь, сколько слез младенцем пролил я!

Увы! с тех пор, добыча злой судьбины,

Все горести узнал, всю бедность бытия.