Батюшка. Кулак и крест

Разорвав и вытащив из ботинок обоих зэков шнурки, священник убедился, что в такой обуви даже если они и захотят, то не убегут. Если только ботинки сбросят, но это вряд ли. Не дураки, понимают, что по тайге без обуви бегать – дело безнадежное. Рывком он поднял за шиворот сразу обоих уголовников и поставил их на ноги. Веревку, которая соединяла скрученные за спиной руки обоих парней, он тоже убрал. Пусть идут рядом, а не боком, прижавшись спинами, чего их на смех перед людьми выставлять.

– Ну, ты даешь, батя, – ехидно заметил Клещ, когда священник выпихнул обоих в дверной проем. – Не иначе ты в священники подался, чтобы грехи замаливать. А? Где нагрешил-то?

Отец Василий прекрасно понял, что уголовник пытается затеять разговор, надавить на больное место в надежде разжалобить или спровоцировать на вспышку гнева. А там как получится. Священник только усмехнулся этой детской наивной затее.

– Иди, иди, – ответил он, подталкивая уголовников в спины и направляя их по еле заметной тропе. – Мои грехи тебя не касаются. О своих лучше подумай.

– А какие мои-то грехи, ты че, батя? – с бравадой в голосе заявил Клещ. – Весь мой грех в том, что я живу так, как хочу. Ты живешь, как ты хочешь, а я – как я хочу.

– Думаю, что ты нарушил все заповеди Господни, какие есть. Вот твой грех.

– А я не подряжался их соблюдать, я не верующий. Это что, криминал? Я свободная личность. А может, я анархист и не признаю законов и государства?

– Болтун ты, – беззлобно прокомментировал отец Василий. – Помимо заповедей Господа, есть еще и законы общества, которые запрещают творить зло. Эти законы ты тоже нарушил. Живешь в обществе – соблюдай его законы. Не хочешь – живи один в лесу.

– А почему это я должен отказываться от благ цивилизации? Цивилизация создала их для всех и для каждого в отдельности. Имею полное право.

– Заткнись! – злобно буркнул коренастый, и Клещ послушно замолчал.

– Хотя бы с дисциплиной все в порядке, – усмехнулся отец Василий. – Уже большое дело.

* * *

Отец Василий сидел в доме местного участкового и задумчиво крутил в руках граненый стакан с водкой. Был он в футболке и спортивном костюме. Даша Кузнецова и слышать не хотела никаких возражений, забирая в стирку пропыленные и испачканные в саже рясу и подрясник. Капитан милиции Афанасий Петрович Рогов крутил одутловатым лицом и одобрительно посмеивался, то и дело поглаживая реденькие светлые волосы на темени:

– Никогда такого не слышал, чтобы священник в одиночку повязал двух беглых урок, да еще и сам отконвоировал. Дела! А зато какой эффект на верующих произвело! А? – участковый хлопнул себя по колену. – А что же я, голова садовая! Ведь у меня и капустка квашеная есть, бочковая.

Рогов, крякнув, поднялся и пошел в сени. Был Афанасий Петрович тяжел, видно, что пьющий.

Когда на глазах будущих прихожан, собравшихся на встречу с новым батюшкой у входа в правление, отец Василий появился в обществе заплаканной Дарьи Кузнецовой и двух страшных, связанных, с окровавленными лицами уголовников, то тишина образовалась, не к ночи будет сказано, гробовая. Эффект, конечно, был ошеломляющий. Благо и участковый оказался на месте. Он тут же связался по телефону с районом. И оказия нашлась весьма кстати: по реке как раз проходил катер водной милиции. Водникам по рации передали забрать беглых, и теперь к полуночи в селе все улеглось и успокоилось, если не считать всяких слухов и пересудов про нового батюшку да беду, от которой он уберег Дашку Кузнецову.

– Во! – поставил на стол Рогов тарелку, накрытую чистой тряпочкой. – Угощайся, батюшка.

– Да хватит уже, Афанасий Петрович, – с укоризной заметил священник. – Тебе ведь завтра на службу.

– Ниче, ниче! – весело рассмеялся участковый и неопределенно махнул рукой, которая его уже не совсем слушалась. Как он еще тарелку с капустой донес до стола без приключений? – Начальство далеко, бог высоко... Виноват, не совсем тактичная поговорка, а я здесь сам себе хозяин. У меня порядок!

– Так ведь утром люди смотреть будут, а ты – представитель власти.

– Эх, батюшка, – пошатнувшись на стуле, изрек Рогов. – Я ведь тут родился и вырос. Каждая собака меня знает. Трезвый я или пьяный, а я для них, – он ткнул рукой куда-то в печку, – свой в доску. Народ меня уважает, потому что я справедливый. Где пожурю, а где и прощу. С людьми надо по-людски, они это понимают.

– А один-то ты чего, Афанасий Петрович? Семья была, или один век кукуешь?

– А! – махнул рукой Рогов; плеснув в рот стакан водки, полез негнущимися пальцами в тарелку, сгреб большую щепотку квашеной капусты и отправил в рот, роняя половину на стол. – И семья была, и все было. Бить надо было в свое время, а я городских манер нахватался. Я ж тогда в районе старшим опером был. Квартира была, кино ходили смотреть...