Батискаф

Махди неодобрительно качает головой, в глазах вопрос: что он делал бы с трупом?.. Махди больше не разрешает нам вмазываться у себя. Мы вмазываемся, где придется: в библиотеке, в телефонной будке, в скверике на скамейке, присев за кустами, недалеко от Нёрребро, на улице Стефана, на улице Всех Начал я вырвал свою первую сумочку из рук женщины, выпотрошил ее на кладбище, я так бежал, что потерялся, я не знал, где Хануман, а потом столкнулся с ним возле туалета, в котором мы снова вмазались и проблевались, потому что был крепкий, и долго лимон щипал вену и нёбо, а потом меня рвало под мостом, мы долго шли вдоль стены… бесконечной… высоченной… на ватных ногах… вдоль сюрреалистической стены… падая и поднимаясь… держась за стену, исписанную всякими граффити… обоссанную… заблеванную… и на тебя смотрят рожи, изъеденные СПИДом и зависимостью, жаждой, ломкой… они ждут, когда я упаду… чтобы подойти и обчистить мои карманы… Они уже подходят, предлагают, спрашивают, есть ли что у нас… сами изучают, смотрят испытующе… задают вопросы для вида… предлагают что-то… что?.. Можно купить прямо здесь… что купить?.. Можно и продать… Или махнуть кокс на героин, таблетки на метадон, гашиш на таблетки, что угодно… Ханни, нас кинут… идём!., на слабых, подгибающихся… Norrebro — Kobenhavn Н — Roskilde… на автобусе до Авнструпа… а утром обратно: Roskilde — Kobenhavn Н — Norrebro… В фольгу завернутый желтый комочек из форточки с напутственными словами take саrе;[82] через другую форточку того же здания — со стороны крыльца — сестры милосердия выдают нам пакеты с «наркоманским набором»;[83] по пути в станционный туалет я краду лимон с лотка арабского магазина, Хануман крадет хурму. Я хотел забыть, кто я такой; хотел умереть анонимно, возле канала; птицы продолжали бы плавать в канале, они продолжали бы летать надо мной, ходить по травке вокруг моего тела; на меня капал бы дождь, плыли бы облака, равнодушные к этому городу; мир бы двигался дальше по кругу, как заезженная пластинка, со скрипом колес, с хрустом гравия под подошвой; мир бы двигался потоком лиц, потоком ног, потоком душ и бездушных машин; мир бы двигался по рельсам поездами, мир бы двигался героином по венам, мир бы двигался дальше, но без меня, неподвижного, безымянного.

…и снова: форточка, take саrе, форточка — пакет со шприцами; зажигалка, ложка, лимон кончался быстрей, чем героин… смертоносная метрика нашей новой жизни торопила нас… доза росла… чек на двоих — тьфу!., подавай два!., туман и морось над улицами и каналами Копенгаги… кромешный озноб… новые ноты моей симфонии… я торжествовал… такого падения я не знал… в отупении проговаривался, выдавал ему правду… меня ищут менты и бандиты, меня хотят пришить, на меня повесили невъебенный долг, невъебеннейший, Хании… сквозь строительные подставные фирмы идут большие деньги, отмывают миллиарды… русские олигархи… надо же как-то куда-то вкладывать… ты не представляешь сколько бабла, Хании… не знаю, слушал он меня или нет… кажется, ему было плевать, его сознание стало пунктирным: общага, форточка, зажигалка, ложка, лимон… Нёрребро, Вестербро, Видерё, Махди, до которого надо добраться любой ценой, зажигалка, ложка, лимон и ничего больше! Казалось, будто мы примерзли к дверям наркоманской общаги, и наши зубы цедят: зжглкалжкалмн… зжглкалжкалмн…

Выходим из станционного туалета. Надо ехать домой, Юдж. Дом — это где, Ханни? На данном этапе — Авнструп. Осторожно отворяем дверь. Покидаем уютную нору, в которой было безопасно, тихо, как в бункере. Звуки в холле станции пугали. Мы были маленькие и зашуганные. Как лилипуты. Резкие звуки копенгагенского дня. Молнией пролетающий поезд. Внимательные снайперские взгляды на платформе. Щелчок сумочки! Кайф сломан. Куда идти? Зачем куда-то идти, Юдж? Все равно мы каждый день сюда возвращаемся… Идем к Магнусу, Ханни…