В этом бою наш полк захватил около двух с половиной тысяч германцев и тридцать пулеметов. Я отделалась небольшой царапиной на правой ноге и не покинула строй. Воодушевленные победой над неприятелем на первой, наиболее укрепленной, позиции, мы двинулись ко второй линии окопов. Огонь противника существенно ослабел. Нас ждал большой успех, так как за довольно слабо укрепленными второй и третьей линиями обороны открывалась на многие версты зона необороняемой территории.
Наша атакующая цепь была всего в семидесяти шагах от следующих неприятельских траншей, когда вдруг поступил приказ генерала Вальтера остановиться и вернуться на исходные позиции. Как солдаты, так и офицеры были просто ошарашены случившимся. Наш полковник установил связь с генералом по полевому телефону и объяснил ему обстановку. Но генерал был неумолим и стоял на своем. Всех так возмутил предательский приказ, что, если бы кто-то из нас мог взять на себя ответственность в тот момент, мы, без сомнения, одержали бы крупную победу, потому что полностью прорвали оборону противника.
Разговор между полковником и генералом закончился ссорой. Генерал, по-видимому, не ожидал, что мы прорвем первую линию вражеской обороны. Ведь который раз волны атак русских солдат разбивались на этой полосе, и с такими тяжелыми потерями. Но, как считали тогда у нас, предательский план генерала как раз и состоял в том, чтобы уничтожить как можно больше наших солдат.
Однако дисциплина была тогда суровой, и приказы оставались приказами. Пришлось отойти. Но мы настолько устали, что требовался отдых. В те дни – 7 и 8 августа – наши ряды пополнились новобранцами. Потери же были неисчислимы. Повсюду трупы, как грибы после дождя, и без счета раненые. Нельзя было сделать и шагу, чтобы не наткнуться на убитого – русского или немца. Окровавленные ноги, руки, а иногда и головы лежали разбросанные в грязи.
Это было самое ужасное наступление, в котором я когда-либо участвовала. В историю оно вошло как сражение у Поставы. Мы провели одну ночь в захваченных германских траншеях. То была ночь незабываемых ужасов. Тьма – непроглядная. Вонь – удушающая. Вся местность покрыта болотами грязи. Многие из нас сидели на трупах, а кто-то клал свои уставшие ноги на тела мертвых. Нельзя было вытянуть руку, чтобы не наткнуться на безжизненное тело. Нас мучил голод. Хотелось согреться. При виде этого страшного зрелища у меня по телу ползали мурашки. Я хотела встать и в поисках опоры рукой коснулась лица мертвого человека, прижатого к стенке окопа. Вскрикнув от страха, я поскользнулась и упала. И тут мои пальцы утонули в чьем-то разорванном животе.
Меня охватил ужас, какого я еще никогда не испытывала, и я завопила как сумасшедшая. Крики донеслись до офицерского блиндажа, и оттуда послали человека с ручным электрическим фонарем на поиски Яшки, которую считали раненой.
В блиндаже было тепло и уютно, так как здесь раньше помещался полковой штаб неприятеля. Мне дали чаю, и я мало-помалу пришла в себя.
Вход в блиндаж был теперь направлен в сторону неприятеля. Он знал его точное расположение и сосредоточил на нем свой огонь. Хотя блиндаж и был непробиваем для снарядов, однако под непрерывным обстрелом вскоре начал проседать. Один из разрывов почти полностью заблокировал вход обломками бревен. Наконец снаряд пробил покрытие. Свет погас. Пятеро были убиты, нескольких ранило. Я лежала в углу, заваленная обломками бревен и телами солдат и офицеров, среди которых имелись раненые и убитые. Кругом слышались неописуемые стоны. Когда сверху доносился зловещий вой очередного снаряда, я всякий раз прощалась с жизнью. Нечего было и думать о том, чтобы сразу же выбраться из-под завала и убежать, пока снаряды с грохотом падали в эту дыру. Когда обстрел закончился и меня спасли, я с трудом могла поверить в то, что осталась невредимой.
На следующий день я разыскала тело поручика Боброва. Предзнаменование, о котором он говорил, оказалось верным. В прошлом школьный учитель, он стал бесстрашным воином, оставаясь человеком благородных побуждений. Я выполнила просьбу Боброва и через нашего доктора отправила кольцо и письмо погибшего его жене. У нас в полку было около двух тысяч раненых. А когда подобрали убитых с поля боя и из траншей, они вытянулись длинными рядами под ярким солнцем в ожидании вечного покоя в огромной братской могиле, вырытой для них в тылу.
Склонив головы в глубокой скорби, отдали мы последние почести нашим товарищам. Они положили свои жизни, как истинные герои, не подозревая, что попросту принесены в жертву негодяем предателем.