Батальон смерти

Лес был уже совсем рядом. Еще один рывок – и я спасена. Подобно загнанному зверю, мчалась я дальше. Но солдаты прекратили преследование: то ли потому, что не могли бросить пост, увлекшись погоней, то ли решили, что все равно не выберусь из леса. Послав мне в след град пуль для очистки совести, они повернули обратно.

Я спряталась в какой-то яме и просидела там, пока вокруг все не стихло. Потом вылезла из укрытия и попыталась сообразить, в какую сторону идти, но поначалу ошиблась и возвратилась к прежнему месту на опушке леса. Оттуда я пошла в противоположную сторону, но прежде сняла с себя одеяние сестры милосердия и спрятала его в кустах. Оставшись в военном мундире, надела фуражку и уничтожила паспорт на имя Смирновой. Поскольку мои преследователи могли разослать сообщения о появлении шпиона в платье сестры милосердия, я подумала, что как Бочкарева имею больше шансов остаться в живых, а с паспортом Смирновой пропаду.

Рассветало, но в лесу было еще темно. Встретившийся на пути солдат поздоровался со мной. Я хрипло ответила ему, и он прошел мимо, очевидно приняв за своего товарища. Немного погодя попались еще двое или трое солдат, но мне удалось пройти мимо них, также не вызвав подозрений. Я достала зашитые под подкладкой билет до Кисловодска и письмо княжны Татуевой. Прошагав почти двадцать верст, подошла к станции Зверево. Нужно немедля принимать решение, иначе наверняка попадешь в беду, думала я, и потому отважилась идти прямо на станцию, а там заявить о себе, сказав, что заблудилась, и сдаться властям.

Когда я открыла дверь станционного зала, переполненного красногвардейцами, и остановилась на пороге, они оторопело разинули рты, словно увидели привидение.

– Бочкарева! – раздались изумленные возгласы.

Не дожидаясь, что они скажут еще, я подошла к ближайшему солдату. Ноги у меня дрожали, а сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди.

– Где тут у вас комендант? Отведите меня к коменданту! – сказала я.

Он окинул меня беглым взглядом, но подчинился приказу и проводил в помещение, битком набитое красногвардейцами, к парнишке лет девятнадцати-двадцати, который представился как председатель следственной комиссии. В отсутствие коменданта он исполнял его обязанности. И тут вновь последовали возгласы удивления, вызванного моим столь внезапным появлением.

– Вы Бочкарева? – спросил молодой человек, предложив мне сесть.

Я была бледна, чувствовала слабость и усталость после трудной дороги и потому с благодарностью села на стул. Я посмотрела на начальника, и в душе появилась какая-то надежда. У него было благородное, располагающее к себе лицо.

– Да, Бочкарева, – ответила я. – Еду в Кисловодск лечить спину и вот сбилась с пути.

– Что это вдруг нашло на вас? Вы в своем уме? Мы тут сейчас готовим наступление на Корнилова. И как вы не побоялись ехать сюда в такое время? Неужто не понимаете, что ваше появление здесь означает для вас верную смерть? – распекал меня молодой человек, заметно взволнованный тем, что я совершила такую роковую ошибку.

– Ну вот, пожалуйста, – продолжал он. – Я только что получил по телефону сообщение, что рано утром какая-то женщина-шпионка перешла фронт со стороны Корнилова. Они ее теперь ищут. Вы понимаете, в какой переплет вы попали?!

Молоденький начальник был явно расположен ко мне. И я подумала, что стоит попытаться окончательно склонить его на свою сторону.

– Но я пришла сюда сама, – сказала я, заливаясь слезами. – Я ни в чем не виновна. Я теперь просто больная женщина, еду полечиться на водах. Вот мой билет до Кисловодска, а вот письмо от моей подруги, бывшего моего адъютанта. Она пригласила меня к себе на Кавказ. Неужели вы не пощадите несчастную больную женщину, если уж не ради меня самой, то хотя бы ради моих одиноких родителей?..

Несколько присутствовавших в комнате красногвардейцев прервали меня грубыми окриками:

– Расстрелять ее! Что толку от ее болтовни! Кокнуть ее – и одной шлюхой будет меньше!

– Погодите, погодите! – вмешался молоденький начальник. – Бочкарева пришла к нам по собственной воле, и она не из тех офицеров, которые воюют с нами. Так что сначала все расследуем, а потом решим, виновна она или нет. Если окажется виновной, расстреляем.

Слова председателя следственной комиссии придали мне мужества. Чувствовалось, что это образованный, гуманный человек. Потом я узнала, что он был студентом университета. Его звали Иван Иванович Петрухин.

Пока он так рассуждал, в комнату вихрем ворвался какой-то вспотевший и запыхавшийся от бега солдат, с удовлетворением потирая руки.

– Эх! Работенку кончили, будь здоров! Пятнадцать этих, и все офицеры! Ребята уделывали их так. – И он, наклонившись, провел рукой по ногам. – Сначала залпом раскрошили ноги и свалили в кучу на землю. Потом штыками добили и порубили. Охх-хо! Там было еще пятеро других, юнкера. Они пытались удрать, но наши ребята поймали их и выкололи им глаза!