Бастионы Дита

— Может быть, это и есть самое страшное. Я не принадлежала себе. Ходила, подчиняясь чужой воле, улыбалась чужой улыбкой, говорила чужими словами, послушно исполняла все, что меня заставляли делать. А заставляли меня там делать такое… — Ее всю передернуло. — Но какая-то часть моей души оставалась бодрствующей. Совершенно беспомощной, но зрячей и все понимающей. И я, творя всякие низости и позволяя творить их над собой, видела все это как бы со стороны.

— Постарайся забыть, — сказал я. — Не растравляй себе душу.

— Легко сказать! Ведь это было со мной, а не с кем-нибудь другим. Мои руки, мой рот, моя душа обесчещены. Разве я могу после этого называть себя Блюстителем Заветов? Вернувшись в Дит, я немедленно сложу с себя эти полномочия. Пусть Сходка изберет для меня любое наказание. Даже лишение зелейника. Я на все согласна.

— До Дита еще надо добраться. Ведь войско Замухрышки двинулось именно против него. Если только златобронники не задержали их на Переправе…

— Почему ты сразу не сказал мне об этом? — Ирлеф вскочила.

— Не хотел зря беспокоить. Ведь еще неизвестно, как далеко в прошлое мы проникли. Возможно, Замухрышка уже преодолел Гробницу Вечности, а возможно, еще только приближается к обезьяньей роще. Не забывай, мы чужие в этом времени.

— Что же нам делать?

— Нужно как можно быстрее добраться до Переправы. Правду мы узнаем только от златобронников.

— Тогда пошли немедленно!

— А ты сможешь?

— Но ведь от этого зависит безопасность Дита. Кроме нас, некому предупредить его защитников. Все хваленые соглядатаи Хавра на поверку оказались выдумкой.

Впрочем, уйти далеко в тот день так и не удалось. Не дали. Снова путь нам преградили богоискатели-каплюжники, от чьих праведных трудов переставала родить земля, а от искусства варить пиво страдало военное дело.

Несколько десятков вооруженных серповидными пиками и зарукавными кистенями богатырей гнали нас до тех пор, пока не загнали в котловину, со всех сторон оцепленную на удивление трезвым, а следовательно, боеспособным войском. Попались в эту ловушку не мы одни. Мало того, что возле дымных, еще не разгоревшихся в полную силу костров уже лишали жизни оленей и диких быков, в полон к блудным детям бога Важлака угодило немало всякого бродячего и торгового люда.

С каждым из наших товарищей по несчастью разбирались хоть и не долго, но очень въедливо. Первый вопрос был таков: «Веруешь ли ты в истинного и могучего Бога Мозголома?» Тех, кто верил, оставляли в живых, но озадачивали следующим вопросом: «Ожидаешь ли ты его второго пришествия?» А уж потом всех, якобы ожидавших этого, срезали окончательно: «Тогда укажи место, где пребывает тело Бога Мозголома, после вкушения которого на людей снисходит неземная благодать». Последний вопрос как раз и служил камнем преткновения, в некоторых случаях способным брать на себя функции плахи.

Мне, конечно, не составляло труда по дорожке четвертого измерения уйти от этих вконец обнаглевших адептов мной же самим придуманной веры. Но я не забыл предупреждение Всевидящего Отче об опасности чересчур частых проникновений в прошлое, а отправившись в будущее, боялся безнадежно отстать от Замухрышкиного войска. Намного проще для меня было бы исполнить сокровенное желание каплюжников: место, где рос вожделенный куст, я хорошо помнил, а тем более это было нам по пути.

В экспедицию за святым причастием мы тронулись в окружении каре суровых воинов, не смевших и поверить в привалившее им счастье. Но на месте все оказалось гораздо сложнее, чем я предполагал. Совсем недавно здесь кто-то кого-то поджидал в засаде, а потом обе стороны рьяно рубились на мечах и топтали друг друга копытами верховых быков. Победный пир, совмещенный с тризной, закончился для победителей грандиозным расстройством пищеварения, что также не могло не сказаться на переменах в запомнившемся мне пейзаже.

Отыскать полузасохший по вине Хавра куст мозголома удалось лишь чудом. Смертник-каплюжник, в котором я узнал жреца, оппонировавшего мне в недавнем религиозном споре, отведав кусочек очищенной от коры древесины, впал если и не в состояние благодати, то в неистовство: порвал веревки на руках и укусил старейшего из старейшин.

— Велик Бог Мозголом! — с благоговением говорила стража. — Даже еретику даровал силу.

Спустя час причастились все, кто не поленился. Употреблены были даже корни, а потом и кора благодатного растения. После этого, по доброму обычаю, каплюжники перешли к силовым единоборствам, выяснению личных взаимоотношений, разборке по поводу давних обид и поношению справедливо низвергнутого Важлака, которого именовали уже не Богом, а истуканом проклятым.

Можно было и сматываться потихоньку, однако старейший из старейшин, которого протрезвил коварный укус жреца-идолопоклонника, о нас не забыл.

— Куда же вы, родимые, путь держите? — с елейной улыбочкой осведомился он. — Неужели не собираетесь среди нас второго пришествия дожидаться?

— Да недосуг что-то, — ответил я. — Надо веру в Бога истинного дальше нести: к златобронникам, к дитсам.