Бастионы Дита

— Не рано ли ты прощаешься с жизнью? Хозяин может вернуться с минуты на минуту, а если он вообще не вернется, я ненадолго переживу тебя.

— Нет, с тобой ничего не случится. По крайней мере — сейчас. Отец выразился на этот счет вполне определенно. Погибнешь ты гораздо позже, но погибнув, все равно останешься жить.

— Что-то я не совсем тебя понимаю…

— Я тоже не понимаю. Но, пока нам не помешали, давай закончим разговор. Хозяин рано или поздно вернется. Куда он денется от своего добра. Думаю, и зелейник достанет. Было бы только чем заплатить. Не все так чисто и благостно в Дите, как кажется Ирлеф. Так вот… Прикажешь хозяину проводить тебя к Переправе. Будь с ним построже, и он не посмеет ослушаться. Прямой дороги туда нет, вам придется идти через Окаянный Край. Забавой это, конечно, не назовешь. Там от тебя потребуется не столько сила, сколько осторожность, изворотливость и хитрость.

За Переправой постарайся подыскать другого проводника. Он поможет тебе выбраться на Забытую Дорогу. Иди вдоль нее по направлению к Стеклянным Скалам. Но их обойди стороной. Это остатки древнего города, и человеку там лучше не появляться. Не доходя до того места, где Забытая Дорога разветвляется, остановись. Там тебе любой скажет, где найти Живущего В Дупле. Будем надеяться, за время моего отсутствия в тех краях ничего не изменилось. Запомнил?

— Запомнил. Но мы пойдем туда вместе.

— И постарайся не угодить в лапы моего братца. — Хавр никак не отреагировал на мою последнюю фразу. — Уж он-то настоящее чудовище. Начинал с того, что пас быков в Приокоемье, а теперь стал владыкой почти всех земель за Переправой. Да и сестричка моя… Хозяйка Черной Скалы… Ничуть не лучше… Только в другом роде.

— Значит, ты заранее знал о моем появлении в вашем мире?

— Я ведь уже говорил тебе.

— А потом? Как ты отыскал меня в клоаке? — Пользуясь моментом, я хотел узнать как можно больше.

— Весь сущий мир, воспринимаемый нами и не воспринимаемый, создан не гончаром, а ткачом. Его структура не тверда, а податлива. Стихия времени и стихия пространства, постоянно противоборствуя, способны взаимопроникать друг в друга, сжиматься и растягиваться. Такое насилие над мирозданием, как Сокрушение, неизбежно вызывает всякие побочные явления. Поток времени разбивается на множество отдельных ручейков. Прошлое опережает настоящее, а настоящее перемешивается с будущим. В такие моменты можно встретить самого себя и увидеть то, что будет завтра. Я был свидетелем твоего появления здесь еще до того, как оно произошло в действительности. Заранее проследив твой путь, я оставил пакет с самым необходимым. Это было нечто вроде сигнала: тебя здесь ждут.

— А в другой раз?

— Обнаружить тебя в клоаке снова было совсем несложно. Достаточно пройтись со слепышом над ее основными каналами. Сложней было потом. Чтобы усыпить тебя, пришлось испробовать несколько газовых смесей. А пакет я опустил вниз через ливневый люк, сняв перед этим решетку.

— А как ты сумел сделать дырку в городской стене?

— След, оставленный Предвечными во времени, и есть зародыш Сокрушения. Поначалу он как облако, которое ветер может гнать и туда, и обратно. Если Сокрушение должно случиться где-то вблизи, я могу отклонить его в ту или иную сторону. Из всей нашей семьи только один я способен на такое.

— Согласись, что никакой Изнанки не существует. Зачем же ты болтаешь о ней?

— Для тебя не существует. Для меня, возможно, тоже. А для Ирлеф и ее народа — это неоспоримая истина. Ведь так сказано в Заветах.

— Тебе было велено только привести меня к отцу. Зачем же нужна была эта канитель с зелейником? Разве ты не понимаешь, что нарушил планы Предвечных?

— А-а-а! — Он задергался, закатил глаза и очень натурально взвыл.

Сверху уже спешила заспанная Ирлеф, и мне ничего не оставалось, как отойти в сторону. Естественно, Хавру сразу полегчало, и он опять притворился спящим. Даже перед смертью он не хотел раскрывать все свои планы.

Однако довольно скоро Хавра вновь настиг настоящий припадок, и даже укусы слепыша лишь ненамного ослабили его муки. На этот раз о симуляции не могло быть и речи — вряд ли найдется человек, способный притворства ради пускать носом кровь и крошить в осколки собственные зубы. Его страдания были тем более ужасны, что позволяли увидеть со стороны предопределенную всем нам участь.

Я как раз держал его за голову, не давая затылку колотиться о половицы, когда в дверях раздалось хриплое рыканье:

— Не передохли еще? Меня небось ждете?