Я притворилась, будто любуюсь закатом. А закат над черепичными крышами окраин старой Праги, скажу вам, это вещь. Не уходи оно, солнце, можно стоять и любоваться всю ночь. Я сладко потянулась. Подзорная труба дрогнула и как бы увеличилась в объеме. Кровью налилась… Зато на соседней с дядей Зданеком вилле на меня не обращали внимания. Там в плетеном макраме бельведере мошенница пани Крячкова расписывала сотоваркам свои июльские похождения в Карловых Варах. Уж чего-чего, а болтать пани Крячкова научена. Сотоварки зрили ей в рот (будто в корень) и даже не пытались прервать. Лично мне смысл красноречия пани был понятен даже с расстояния, по губам: ах, какой он был сильный, смелый, как мы не вылезали из ресторанов… А эти ночи!.. А эти восхитительные танго с видом на луну и постель… Разговоры, не больше. Кроме танго в одиночку. Тоже мне, настоящий полковник. У пани такая добрая улыбка – волк не подойдет голодный, не то что сильный, смелый…
День прошел удручающе бездарно. К обеду в голове что-то потеплело – так нет, завалилась Тамарка Макарычева (бывшая соседка по Путевой) с огнетушителем «Темного бархата» и мужем – эдаким румянчиком – аршина под три в длину. «Ой, Динка, да ты совсем не изменилась!» – заверещала Тамарка и полезла обниматься. Улыбалась она при этом так злорадно, что я все поняла. Да шут с ней, не обиделась. Я в курсе, у меня зеркал в доме – дюжина. Да и сама Тамарка пятнадцать килограммов назад была другой. Делать нечего, посадила их за стол, накрыла, что бог послал, накормила. Я виски не пью, поэтому они сами его и уговорили. Посидели. «А вот это мой моряк, – гордо заявила Тамарка и потрепала за загривок муженька, который в присутствии аж двух русских баб как-то судорожно задергался. – Я, Динка, больше не Макарычева, я Гжишкова, чего и вам того же. Глянь, какой у меня классный Гжишек, ах ты мой сла-а-аденький…» – фамильярным пощипыванием она добавила мужу румянца. Оказалось, познакомились они с Гжишеком на одной вечеринке, где скромняга безо всякой задней мысли начал объяснять Тамарке значение слова «секстант», причем произносил его очень медленно, по слогам, отчего она усвоила только первую часть слова; что чета Гжишковых проживает в Чехии уже два года, из них год прожила в Остраве, год в Кралове-на-Лабе, а в Старе Място переехала на той неделе, потому что у мужа заманчивое предложение в пароходстве, у них теперь свой дом в квартале от Старомястской площади, мой адрес она надыбала случайно – изволила проходить мимо бюро по делам иммигрантов и не могла пройти мимо, избавилась от целлюлита, исполосовав свои бедра золотыми нитками (ну подумаешь, продал Гжишек пару пароходов), и вообще, поскольку теперь мы с ней второй раз в этом мире соседи, то следует продолжать самое тесное общение, и не когда-нибудь, а уже завтра, а дела подождут, ведь чехи народ неплохой, но наши лучше, и порой так хрено-о-ово…
Словом, меня укачало. По счастью, пришел какой-то телефонный мастер-ломастер с отвислыми ушами и заявил, что должен осмотреть аппарат пани, поскольку на линии выкрутасы, и они обходят все близлежащие дома. «Прошу пана простить, – отвертелась я. – Но у пани ответственная делегация, так что зайдите в другой раз, гут?» Мастер сунул любопытный нос в гостиную, где виднелся край стола и по инерции болтающая Тамарка. «Хорошо, пани, – согласился он смиренно. – Я зайду позже». – «Кто это был?» – поинтересовалась любознательная «делегатка», когда я вернулась за стол. «Ой, знаешь, – я всплеснула руками, – меня вызывают в редакцию, сказали, будут мылить шею. Вы меня, конечно, можете подождать часика четыре…» – «Ах, да, – спохватилась Тамарка, – я совсем забыла, нам пора. Ты извини, дорогая, мы еще придем». Взяла за руку своего глухонемого и румяного и степенно увела с моей территории – как Винни-Пух Пятачка из норы Кролика. А я три раза сплюнула, повесила на дверь табличку «Не тревожить» (для разных ломастеров) и села за работу.