Бастард де Молеон

— Кстати, сеньор Фадрике, не расскажите ли вы мне, как живется в Испании нашей досточтимой госпоже Бланш де Бурбон, королеве Кастилии. Во Франции очень обеспокоены судьбой этой доброй принцессы, которой многие люди желали счастья, когда она уезжала из Нарбона, куда вы прибыли за ней от имени короля, ее супруга…

Договорить Аженор не успел, так как почувствовал, что его по левому колену больно ударил своим правым коленом паж, который, сделав вид, будто его тащит за собой конь, прошел между ним и великим магистром; рассыпаясь в извинениях перед рыцарем за свою неловкость и за своего коня, он пронзил его взглядом, способным заставить умолкнуть самого несдержанного болтуна.

Однако дон Фадрике понял, что ему придется дать ответ, поскольку он находился в таком положении, когда его молчание могло быть истолковано превратно.

— Но неужели сеньор Аженор ничего не слышал о донье Бланке с тех пор, как она в Испании? — вмешался Мотриль, желавший, казалось, поддержать разговор с тем же интересом, с каким великий магистр хотел его прекратить.

— Нет, господин мавр, уже почти три года, как я воюю в наемных отрядах против англичан, врагов моего повелителя короля Иоанна, лондонского узника, и регента нашего, принца Карла, которого когда-нибудь назовут Карлом Мудрым, ибо он не по летам весьма благоразумен и добродетелен, — ответил рыцарь.

— Я-то полагал, что, где бы вы ни находились, до вас дошли отзвуки толедского дела, которое наделало много шуму, — возразил Мотриль.

Дон Фадрике слегка побледнел, а паж приложил к губам палец, делая Аженору знак молчать.

Аженор отлично понял этот жест и лишь прошептал про себя: «Испания! Испания! Страна тайн!»

Но Мотриль не был намерен молчать.

— Поскольку, господин рыцарь, вам ничего не известно о свояченице вашего регента, — сказал он, — я расскажу вам, что с ней произошло.

— Не стоит, сеньор Мотриль, — не выдержал дон Фадрике. — Вопрос, заданный моим другом доном Аженором, принадлежит к тем простым вопросам, которые требуют однозначного ответа — либо «да», либо «нет», — а вовсе не пространных рассказов, что будут совсем не интересны слушателю, далекому от испанских дел.

— Но если сеньор Аженор далек от Испании, то он близок делам Франции, ведь донья Бланка — француженка. Кстати, рассказ мой будет коротким, и господин Аженор, едущий ко двору короля Кастилии, должен знать, о чем там принято говорить, а о чем нет.

Дон Фадрике вздохнул и по самые глаза завернулся в широкий белый плащ, словно прячась от последних лучей заходящего солнца.

— Вы провожали донью Бланку из Нарбона в Урхель, — продолжал Мотриль. — Это правда, сеньор Аженор, или, может быть, я ошибаюсь?

— Правда, — признал рыцарь, который держался настороженно, получив знак пажа и видя мрачное лицо дона Фадрике, но все-таки не способен был слукавить.

— Итак, она ехала в Мадрид через Арагон и часть Новой Кастилии под охраной сеньора дона Фадрике, который привез ее в замок Алькала, где королевская свадьба была отпразднована с пышностью, достойной столь знатных особ. Но на другой день, по причине, так и оставшейся тайной, — продолжал Мотриль, сверля дона Фадрике своими пронзительными, сверкающими глазами, — на другой же день, повторяю я, король вернулся в Мадрид, оставив в замке Алькала молодую жену скорее пленницей, нежели королевой.

Мотриль на мгновенье замолчал, как бы желая убедиться, скажет ли кто-либо из друзей хоть одно слово в защиту доньи Бланки; но оба безмолвствовали. Поэтому мавр продолжил свой рассказ:

— С того дня супруги стали жить отдельно. Более того, совет епископов высказался за развод. Вы согласитесь, рыцарь, что должны были быть веские причины для обвинений жены-чужестранки, — ядовито усмехнулся мавр, — чтобы столь почтенное и святое собрание, как епископский совет, расторгло узы, которыми их связали политика и религия.

— Или же этот совет полностью подчинялся королю дону Педро, — возразил дон Фадрике, неспособный более сдержать свои чувства.

— Ну нет! — возразил Мотриль с той нарочитой наивностью, от которой насмешка становится острее и горше. — Разве можно предположить, что сорок две святые особы, миссия которых — блюсти честность людей, пошли бы против собственной совести. Это невозможно, а если это произошло, то чего же стоит вера, которую несут подобные пастыри!

Друзья хранили молчание.

— Тем временем король заболел, и все даже думали, что он скоро умрет. Тут и стали обнаруживаться тайные честолюбивые замыслы сеньора Энрике де Трастамаре.

— Сеньор Мотриль, не забывайте, что дон Энрике Трастамаре — мой брат-близнец, — сказал дон Фадрике, пользуясь случаем, чтобы возразить мавру, — и я не потерплю, чтобы при мне отзывались плохо и о нем, и о моем брате доне Педро, короле Кастилии.

— Справедливо сказано, — ответил Мотриль. — Простите меня, о славнейший великий магистр. Я забыл о вашем близком родстве, видя, что, хотя дон Энрике не покоряется королю дону Педро, вы нежно любите его. Поэтому я буду говорить только о госпоже Бланке.

— Проклятый мавр! — пробормотал дон Фадрике.