Я благоразумно промолчала. На самом деле милая металлическая вещица нанесла не так уж много ущерба. Разбила стеклянный журнальный столик, опрокинула пару вешалок и слегка ушибла Семена Андреевича. Доктор не нашел у него вчера ничего серьезного. Намного хуже сказалось на доме наводнение. Отопление, правда, работало, и от мокрых полов поднимались влажные испарения – ощущение было такое, словно находишься в джунглях Амазонки после тропического ливня: мокро, душно и парит.
– Где собаки? – удивленно спросила Нюся. – На столе курица, а Хучик даже ни разу не завыл.
– Дениска утром забрал всех животных к себе. Говорит, на пару дней, пока не просохнет, им вредно жить в такой атмосфере, – пояснила Манюня.
Представляю, что творится в тридцатиметровой квартире Оксаны! Три ее собаки и морская свинка с ужом плюс пять наших вкупе с двумя кошками… Да там небось ступить негде, весь ковер покрыт животными. Хотя скорее всего псы оккупировали диван и кресло, а на полу оказалась Ксюта!
– Интересно, – пробормотала Зайка, – телик работает?
Она щелкнула пультом. На экране возникло лицо журналиста.
– Еще одно убийство в центре Москвы, – донеслось до меня. – Вчера поздно вечером у подъезда дома номер 12 на Верхней Алабьевской улице был смертельно ранен выстрелом из револьвера 57-летний Григорий Яковлевич Сруль. Покойный работал нотариусом и являлся владельцем небольшой конторы. Дознаватели сейчас активно проверяют связи убитого, но похоже, что убийца не был профессионалом. Револьвер, из которого вылетела пуля, он унес с собой, а не бросил возле тела, как обычно поступают в подобных случаях…
– Просто Чикаго, а не Москва, – резюмировал Кеша, – скоро надо будет бронированные автомобили покупать…
В моей голове зашевелились смутные воспоминания. Где и от кого слышала я более чем неблагозвучную фамилию несчастного Григория Яковлевича? Кто-то совсем недавно упоминал ее… Но после вчерашнего происшествия память отшибло начисто.
Поднявшись в спальню, я услышала, что из сумки раздается деликатное попискивание мобильного.
– Где пропадаешь? Не могу дозвониться, – раздался приятный баритон Виталия Орлова.
– Да в Вермь ездила на пару деньков, – необдуманно ляпнула я и тут же пожалела о сказанном.
– В Вермь? – изумился Виталий. – Зачем? Это где-то в Сибири? Небось день лету.
– Всего четыре часа, – возразила я и добавила: – У меня там родственница живет, Афанасия Воротникова, хотела навестить ее, давно не встречались.
– Родственные чувства – прекрасная вещь, – ухмыльнулся Орлов, – а я соскучился, давай встретимся. Хочешь, зайдем в твой любимый «Макдоналдс»?
– Конечно, – обрадовалась я.
– Вот и чудно, – отозвался Орлов, – жду через час у входа.
В зале было полно народа, но мы уютно устроились в самом углу и принялись болтать о пустяках. Виталий начал расспрашивать о родственниках, и я рассказала ему про бабушку, Стюру и ее дочь художницу Афанасию. О Люке говорить не хотелось, что-то удержало от сообщения про безумно похожую на меня «сестрицу».
Около пяти кавалер глянул на часы и вздохнул:
– Увы, я существо подневольное, обязан бежать на редколлегию. Хочешь еще томатного соку?
– Давай по глоточку, – согласилась я.
Виталий отошел к кассе и вернулся, держа в руках поднос с большими картонными стаканами. Возле самого столика он запнулся о мою сумку, руки у него дрогнули, сок выплеснулся на пол, часть попала на мои брюки и свитер.
– Боже, как неприятно! – расстроился Виталий, рассматривая красные пятна. – Беги скорей в туалет и замой, свежий сок сразу отойдет.
Делать нечего, пришлось идти на второй этаж. Кое-как смыв основную красноту, я вернулась вниз.
– Извини, пожалуйста, – угрызался кавалер, – давай поедем завтра куда скажешь и купим тебе новый свитер.
Я оглядела испорченный наряд от Готье. Знал бы ты, дружок, сколько такой стоит, никогда бы не предложил возместить брючки с пуловером…
– Ну что ты, право, ерунда какая, – забормотала я, – сама виновата, бросила сумку на пол, надо на стул класть. Придется домой ехать, холодно в мокром.
– Конечно, конечно, – засуетился Орлов, – не прощу себе, если заболеешь, пойдем скорей.
Он посадил меня в «Вольво» и пошел к «Жигулям». Я включила печку и поехала по Тверской. Теплый ветерок наполнил салон, свитер и брюки в момент высохли, правда, на светлой ткани остались блекло-розовые разводы, но мне плевать на них. Сейчас вернусь в Ложкино, и день пойдет псу под хвост. Сразу налетят домашние со своими проблемами, заставят что-нибудь делать… Я развернулась и порулила в проезд Сомова.
В холле красивого многоэтажного дома из светлого кирпича восседала лифтерша – довольно молодая прилично одетая женщина, за ее спиной ветвились искусственные фикусы.
– Вы к кому? – спросила она серьезно, но вежливо.
Скрывать не имело смысла.
– К Иветте Воротниковой.
– К кому? – изумилась дама.
– К Воротниковой, в двенадцатую квартиру.
– Вы ошиблись, – протянула лифтерша, – там живут другие люди.
Тут с визгом раздвинулись двери лифта, и из него вышел довольно полный мужчина с лысой болонкой.