Бассейн с крокодилами

– Какой Киев? – оторопела я, глядя через окно на улицу, по которой пронизывающий декабрьский ветер гнал колкую поземку.

– Мама, наверное, пирог испекла, – продолжала Ольга, – фирменный, с мясом.

Господи, совсем забыла, что сообщили домашним, будто я отправляюсь к Зайкиной маме на день рождения. Слава богу, никто не помнит, что Марина родилась в августе. А готовила она и впрямь чудесно. Ее пышная, невероятно вкусная кулебяка оказалась бы сейчас очень кстати. Но обедать мне пришлось в небольшом кафе блюдом, которое гордо именовалось «мясо по-французски». Два жилистых кусочка, залитых кисловатой коричневой подливкой. В тот момент, когда я безуспешно пыталась прожевать этот деликатес, зазвонил телефон. Рискуя подавиться, я быстро проглотила неподатливую говядину.

– Мебель она продала вместе с квартирой, – шептала Зайка, – оставила только кое-что на память. Ну, альбомы с фотографиями, несколько картин, бабушкино пианино и свою спальню. С новыми хозяевами договорились так – в двух комнатах они обустраиваются, а в третьей в течение двух месяцев могут находиться Нюшины бебехи. Октябрьская улица, дом 2, квартира 1. Поняла?

Я посмотрела на уныло лежащий на большой тарелке волокнистый ломтик. Жаль, что рядом нет Снапа или Банди – вот кто моментально расправился бы с «деликатесом». Поеду на Октябрьскую, потолкую с людьми, но, думаю, и пианино, и спальня, и картины давным-давно перекочевали в другие руки. Если припомнить, как бедную Нюсю выставили из квартиры, то скорее всего мебель новые жильцы беречь не стали.

Отметив, что в душе вновь начинает шевелиться жалость к обманутой дурочке, я поехала искать Октябрьскую улицу.

Мне не пришлось пускаться в далекое путешествие. Нужная магистраль пролегала неподалеку. Контора Решетникова располагалась именно на этой улице, и я побрела в нужном направлении, чувствуя, как мороз подбирается к носу.

Дом 2 оказался обычной блочной башней. Такие строили по всей России. Двенадцать этажей, один подъезд и замусоренный до последней степени вестибюль. После свежего морозного воздуха мне показалось, что я задыхаюсь.

В нос ударил едкий аромат чего-то тошнотворного. Проскочив мимо лифта на лестничную клетку, я обнаружила шесть одинаково грязных дверей. Цифра 1 была намалевана мелом. Поискав глазами звонок и обнаружив только два свободно свисающих проводка, я стала колотить в дверь ногой. С той стороны послышалось покашливание, и на пороге возник глубокий старик. Не дай бог дожить до таких лет! Маленькую головку покрывала растительность, похожая на цыплячий пух, глубокие морщины бороздами спускались по щекам к шее, глаза сидели так глубоко, что в первый момент показалось, будто в черепе зияют пустые глазницы.

– Чем могу служить?

– Квартиру продаете? – сказала я неожиданно первое, что пришло в голову.

Наверное, дедуля в глубоком маразме, говорить следует с кем-нибудь из домочадцев, вот только дома ли они…

Мафусаил уставился на меня блеклыми глазками и неожиданно заявил:

– Jamaiz de la vie [1].

Я чуть не свалилась от неожиданности и в растерянности спросила:

– Pourquоi? [2]

– Вы говорите по-французски? – восхитился дедуля. – Входите, мой ангел, потолкуем.

Я втиснулась в узенькую прихожую. Места тут не было никакого. Слева – вешалка с большим овчинным тулупом, справа – холодильник.

– Раздевайтесь, душечка, – суетился хозяин, – небось продрогли, бедняжечка. Сейчас чайку глотнем с шанежками. У меня правнучка – мастерица печь.

Почти сдернув с меня шубку, дедуля неожиданно крепкой рукой поволок незваную гостью в комнату. Небольшое помещение было почти полностью забито книжными полками. Собрания сочинений Золя, Бальзака, Виктора Гюго, Анатоля Франса – все на французском языке. На обеденном столе лежал томик «Сокровища поэзии». Усаживаясь, я тихонько пробормотала:

Под мостом Мирабо
Тихо Сена течет
И уносит нашу любовь…

– Ну надо же, – подпрыгнул на месте хозяин, – я тоже обожаю Аполлинера. Великий поэт!

Пока хозяин готовил чай и разогревал на сливочном масле круглые пирожки с мясом, оказавшиеся и впрямь волшебно вкусными, мы обсуждали поэзию начала двадцатого века. Отхлебнув абсолютно черную жидкость, дедуля с чувством произнес:

– С удовольствием поставил бы вам «отлично». Можете спросить у студентов, меня не так легко расколоть на пятерки. Кстати, у вас прекрасное произношение, с трудом верится, что говорит не коренная парижанка.

Это точно. Языком я владею в совершенстве. В первые годы жизни в Париже меня принимали когда за немку, когда за голландку, и все из-за слишком твердого «л». Позднее уже никто не сомневался, что я родилась во Франции. Но дедушке знать мою историю незачем, поэтому я ответила:

– Здесь нет моей особой заслуги, просто попались замечательные преподаватели.

– Большая редкость в наше время, – покачал головой дедуля и церемонно представился: – Андрей Франсуазович Витепаш, профессор университета.

– Вот вы, наверное, имеете французские корни…