Басовый ключ

БАСОВЫЙ КЛЮЧ

Good Boys Deserve Favors

Перевод. Т. Покидаева

2007

Мои дети обожают, когда я им рассказываю правдивые истории из своего детства: как папа был маленьким, как папа грозился арестовать регулировщика, как я дважды выбил сестренке передние зубы, когда играл в близнецов, и даже как я случайно убил полевую мышку.

Эту историю я никогда не рассказывал своим детям. Сам не знаю почему.

Когда мне было девять, я пошел в музыкальную школу, и там нам сказали, чтобы мы выбирали себе инструменты. Можно было выбрать любой инструмент, какой хочешь. Кто-то выбрал кларнет, кто-то – скрипку, кто-то – гобой. Фортепьяно, литавры и альт.

Я был мелким для своего возраста и, единственный из всех учащихся младшей школы, выбрал контрабас, прежде всего потому, что мне нравилось несоответствие размеров. Это было нелепо, а значит, прикольно: такой маленький мальчик таскает с собой инструмент, который выше его чуть ли не в полтора раза, и даже играет на нем, и ему это нравится.

Контрабас принадлежал школе, и, когда я увидел его в первый раз, он произвел на меня неизгладимое впечатление. Я учился водить смычком, хотя мне больше нравилось щипать струны пальцами. На моем указательном пальце на правой руке образовался перманентный белый волдырь, который со временем превратился в мозоль.

Я почему-то ужасно обрадовался, когда узнал, что контрабас не относится к скрипучему резкому семейству скрипок, альтов и виолончелей; он был мягче, душевнее, нежнее – даже по форме корпуса. На самом деле он остался единственным ныне здравствующим представителем вымершего инструментального семейства виол, и раньше его называли басовой виолой, и это название было по-настоящему правильным.

Все это мне рассказал мой учитель по классу контрабаса, пожилой музыкант, который не работал в школе постоянно, но приезжал дважды в неделю, чтобы давать нам уроки: мне и еще паре ребят постарше. Это был аккуратный, лысеющий дяденька, увлеченный своим инструментом до самозабвения: всегда чисто выбритый, с длинными пальцами в твердых мозолях. Каждый раз я буквально набрасывался на него, засыпая вопросами: и об истории контрабаса, и о его собственной жизни. Потому что мне было действительно интересно: как он играл в разных оркестрах сессионным музыкантом, как он изъездил почти всю страну на своем велосипеде. На его велике сзади стояло какое-то хитрое приспособление, чтобы перевозить контрабас, и мне очень нравилось смотреть, как он едет, степенно крутя педали, со своим инструментом за спиной.

Он никогда не был женат. Хорошие контрабасисты – плохие мужья, говорил он. У него было много подобных высказываний. Вот, например, из того, что я помню: виолончель – инструмент для женщин, великих виолончелистов-мужчин не бывает. А его мнение об альтистах обоих полов я вообще не решился бы повторить в приличном обществе.

О школьном контрабасе он говорил в женском роде. Она. «Ее нужно как следует отполировать». Или: «Ты позаботишься о ней – и она позаботится о тебе».

Из меня получился не слишком хороший контрабасист. Играл я посредственно, путался в нотах, и все, что я помню из моих выступлений в школьном оркестре, куда меня затащили на добровольно-принудительных началах, это как я постоянно сбивался и украдкой поглядывал на виолончелистов, дожидаясь, когда они перевернут страницу нотной тетради, чтобы понять, где вступать по новой, внося в какофонию школьного оркестра свой скромный вклад в виде простейших басовых нот.

С тех пор прошло много лет, я почти забыл нотную грамоту, но если бы мне вдруг понадобилось прочитать ноты, я бы прочел их в басовом ключе: A C E G, G B D F A.

Каждый день после уроков в обычной школе ребята, которые учились музыке, шли на занятия в музыкалку, а те, которые не учились, валялись дома на диванах и читали книжки и комиксы.

Я практически не занимался. Тем более что большую часть музыкальных уроков мы практиковались самостоятельно, без присмотра учителя. Я брал с собой книжку и читал ее тайком, сидя на своем высоком табурете и прижимая к себе гладкий бок контрабаса, со смычком в руке – чтобы ловчее обмануть дежурного преподавателя, который иной раз заглядывал в кабинет. Я был ленив и не испытывал вдохновения. Мой смычок терся о струны с натужным скрипом вместо того, чтобы непринужденно скользить, пальцы были неуверенными и неловкими. Другие ребята старались, осваивали инструменты. Я не старался. Пока я честно отсиживал свои положенные полчаса в музыкальном классе, никому не было до меня дела. У меня был очень хороший, большой кабинет. Контрабас хранился в шкафу в учительской.