Басни, стихотворения

В тенистой глубине припойменной дубравы:
То на ветвях черемухи кудрявой,
То в зарослях влаголюбивых трав,
Мелькнет, лишь на мгновенье трель прервав,
И снова песнями зальется…
И, встрепенувшись, 
                           лес ему как будто улыбнется.
И, вслушиваясь, жимолость нагнется,
Под сень свою певца приняв. 
О, Соловей счастливый!
Как далеко слышны серебряные переливы.
Как чувством искренним полны.
И в нем едва ли можно усомниться.
И кто из нас бывал не рад остановиться
И насладиться гостем тишины…

В конце весны,
Едва лишь прилетев в родные веси,
К знакомой роще на береговом отвесе,
К ольхе, склонившейся к реке 
                                              сплетением ветвей,
Запел влюбленный Соловей.
И строй его тончайших песен

Звучал и глубже, и возвышеннее, и полней,
Чем год назад. Возлюбленную трелями пленяя,
Под сень ольхи укрыться призывая,
Он обещал
Блаженство вечное, сладчайшее волненье,
В любви изысканной забвенье.
Взаимностью и нежностью прельщал.
И та, что в этот миг была ему всего дороже,
Не сомневаясь, верила избраннику, похоже,
К нему приблизилась, меж веточек нырнув…
Но наш певец,
                            на миг лишь на реку взглянув, 
Где Лебедь плыл, неспешный, тихий, стройный,
И, встретив взгляд его спокойный,
Затих, остановился вдруг.
     «Прекрасный друг, —
Так Лебедю Соловушка промолвил, —
Неужто не пьянит тебя весна?
Ты движешься столь плавно, 
                                         сдержанно, безмолвно,
Как будто бы тебе и не дана
Влюбленность пламенная, вешняя услада,
Сердцам живым великая награда.
Открой мне, чем душа твоя полна?»
И Лебедь отвечал неторопливо
Певцу дубрав:
     «Соловушка, беспечный и счастливый,
Любви не распознав,
Восторгами ты сердце наполняешь,
И каждую весну себе же изменяешь,
Подругой новую избранницу назвав.
Но можно жить иначе,
И, жажду вешнюю уняв,
Преобразить душевный склад и нрав,
Другое правило себе назначить:
Благую верность выше увлечения признав».
     «Мой друг, тебе как разуму я внемлю.
Но твой совет едва ли для меня приемлем.
И жизнь моя теряет смысл
Без новой песни, что рождается в волненье, 
В сердечном изволенье,
Как в размышленье – мысль.
Что я без пения? что я без вешней трели?
Что без восторженной мечты?
Ведь от того спокоен и безмолвен ты,
Качаясь, словно в колыбели,
Плывешь по жизни, как по медленной реке,
И скроешься неспешно вдалеке,
Что не горит в тебе безумное желанье».
     «Да, Соловей, и мой удел – молчанье.
Но искренность, как белизна,
Без пения избраннице моей видна.
И дух безмолвен мой, и чист, и верен.
И сердцем Лебедь предан лишь одной
Лебедушке родной,
И сам в ответной верности ее уверен.
Хоть я не знаю песен 
                              обольстительных и нежных,
Признаний Соловьиных ненадежных,
Но слышу струны радости иной.
И нахожу в любви к единственной утешность».

Подслушав птичий диалог,
Невольно на себя его мы переносим.
Ведь Лебедя и Соловья всегда в себе мы носим: 
Один поет, другой немногословен, строг.
И Соловей порой над Лебедем довлеет:
Коль сердце нежную мечту лелеет,
Тогда и в разуме мы не желаем видеть прок. 

Как часто Соловью мы больше верим.
По Соловьиным меркам Лебедя мы мерим.
И только, подводя прожитому итог,
Певца забыв, о белом Лебеде вдруг вспоминаем:
Не в глухоте себя, его в молчанье обвиняем.

Но если жить не песнею одной,
То мудрость нам является простая,
В гармонии любовь и разум сочетая,
Как два крыла у птицы за спиной.