Башня вавилонская

Максим чуть не написал вместо стандартного спасибо в ответ на «обратите внимание на человека на переднем плане» — «ну какой же это человек?». Не человек. Свинья. Рыжая водоплавающая свинья без копыт. Hydrochoerus. Свинью без копыт отделяло от стен университета метров восемьсот, и поскольку новостей от наблюдателей не поступило, Алваро успешно эти стены преодолел. Вот кто только ни пытался взять этот монастырь приступом. Свеи, норвеги, датчане, было дело — даже какой-то залетный отряд татар добрался. Никому не удалось, а флорестийскому поросенку — запросто.

Что наводило на мысли, что с той стороны капибару ведут и дорожку перед ним расстилают. Это настораживало.

Отследить траекторию — можно. Поправка, легко. Работа — не бей лежачего. Васкес прилетел в Юрьево со своими собственными документами. Когда заказывал билеты, пользовался своим же собственным компьютером… а компьютер, как предусмотрительная и умная вещь, препорученная заведомому растяпе, регулярно сохраняет резервную копию себя на ближайшем сервере компании, до которого может дотянуться. Закрытую копию. Которая предназначена, вообще-то, не для слежки, не для просмотра. Вообще-то. В принципе.

— И что он сделал? — спрашивает за спиной Анольери.

Тоже приобрел привычку приходить лично.

— Он связался со студентами нашего землячества… — вот тебе и раз, и с каких это пор уже я думаю «мы» про всю Терранову? — И предложил провести для желающих мастер-класс по практической политике.

У Анольери глаза старой ящерицы. Уточнение: глаза старой больной ящерицы. Хоть он формально занимается вопросами внутренней безопасности, его всегда все касается. Потому что Алваро — со своей принадлежностью, и не будем притворяться, со всем тем, что хранится в его голове, — это проблема внутренней безопасности в том числе. И внешней. И спецопераций, потому что вот эта вся катавасия под милым названием «инцидент Морана» — наш текущий проект. Текущий. По всем швам. Фонтанирующий.

Анольери невыразительно, скрипуче, словно войлок жует, бранится на романском. Вздыхает. Не шутит на тему того, что это его вечное наказание за допущенную в свое время ошибку. Недоверчиво качает головой:

— Кто инициировал контакт?

— Васкес, — голосом раннехристианского мученика, получившего внеочередную путевку ко львам, отзывается Максим. — Васкес инициировал. Судя по всему. Не было у него во Флоренции никаких контактов. И времени не было. Он сдал экзамены, слегка отпраздновал поступление, просмотрел новости, сожрал в общей сложности два с половиной килограмма мороженого… и сорвался в Новгород. О чем служба наблюдения головной конторы, естественно, поставила нас в известность. Вернее, собиралась поставить, обычным приоритетом, обычным вечерним отчетом.

Анольери молча кивает. Кому-то в флорентийской конторе сильно не повезет в ближайший же час: старая ящерица — педантичный злопамятный службист, не склонный к сантиментам.

— Надо достать, — говорит он. — Пока не спалился.

— А что если… — спрашивает Максим. В одиночку принимать решение он не готов, а Сфорца…

— Неплохо. Заложник. А взять-то сумеет?

— Может и не суметь. При очень большом невезении… — Неприятная, но правда. У Васкеса порой просыпаются совершенно неожиданные таланты. — Но тут же еще одна сторона.

— Что она подумает.

Потому что если уж мы знаем, что Алваро там внутри, то Лехтинен об этом рано или поздно узнает тоже, и тогда объяснить ей, что это не партизан, не убийца, не оперативник Сообщества, не призрак для особых поручений, а капибара на вольном содержании, не смогут ни Господь Бог, ни призрак Иисуса Навина. И все опять пойдет насмарку.

— Санкционирую, — говорит Анольери, и это подозрительное благородство с его стороны: мог бы и не брать на себя ответственность. — Слушай, а что у нас с шефом?

Если даже привычный ко всему и работающий здесь с основания — еще у Габриэлы, — Анольери считает, что тут есть о чем спрашивать, то плохо дело.

— У нас, похоже, не с шефом. А с чем-то еще. Или с шефом, но тогда все очень плохо. Какой из вариантов нравится больше?

Самым простым было бы напустить на него Кейс… но у них же несовместимость полная. На почве избыточного сходства. Все чужие недостатки оба знают по себе.

— В Лион звонить будем?

— Будем.

* * *

— Ну, ну… Моран, не будете же вы стрелять в красивую женщину?

Он как раз собирался — замер напротив в отличной стойке, и был именно сейчас красив и гармоничен. Он не пугал — угрожал, демонстрируя простой ясный выбор.

А Шварц, Шварц стоял сзади и чуть боком, придерживая Анаит за плечи, и она не сомневалась, что он вполне надежно прикрыт своим живым щитом. Ей.

Саму ее переполняло яркое, торжествующее счастье. Внизу и снаружи, словно под ногами, бурлил штормовой животный страх, куриная неразборчивая паника, а изнутри, из груди разливалось тепло, и ее тело, ее дыхание, движения, голос и мысли принадлежали ей, были полностью подчинены и не имели ничего общего с заполошной глупостью. Эндорфины, анестезия. Оказывается, выброс идет не только при боли.

Если Моран все-таки выстрелит, она умрет, принадлежа себе.