В комнате — движение, причина которого камере недоступна, но по репликам можно догадаться, что кто-то пришел, и через несколько секунд по голосам — кто именно, парочка, которую все поголовно называют «Эти Копты». Коптов, между прочим, в университете человек шесть, но эти — «Эти». Интересно не то, что их позвали на заседание студсовета, в котором они не состоят, тут же и все «заразы», три штуки, гордые авторы именных поправок, на периферии присутствуют, наблюдают. Интересно то, что происходит в камере.
— Так, — говорит террановец, и это опять чужой голос, чужое заемное лицо. — Вы двое, сядьте, пожалуйста, здесь, — он указывает на пустой стул возле себя. Левинсону совершенно нечем дышать. Два раза. Парочка безропотно подчиняется. Стул один. Как? Откуда Васкес узнал? За 30 секунд по моторике?
— Мы не будем никого убивать, — продолжает Васкес, — мы сделаем хуже… кстати, в чем дело?
— Господин проректор…
Сами понимаете, какой.
— Пришел в гости к Анаит.
— К инспектору Гезалех.
Она уже Анаит.
— Кажется, объясняться в любви.
— Или что-то в этом роде.
— Во всяком случае, он был не рад встретить там нас.
— И дал это понять.
— Недвусмысленно.
— Только что.
— Это, конечно, не причина.
— Это повод.
Васкеса двуглавая птица, поющая дуэтом сама с собой, не смущает. Его, кажется, вообще ничто не смущает. Птица и птица.
— Он нас отчислит.
— С утра.
— С утра у него будут гораздо более интересные дела, — подмигивает гость. — Госпожа инспектор сказала что-нибудь существенное в нашем положении?
Самозваный председатель последовательно завладел вниманием аудитории, доверием аудитории, самой аудиторией и учебным заведением как таковым. Студсовет воспринимает это как должное. Это не неуд с минусом, это уже за гранью вообразимого.
— Да, — вымучивает из себя Таиси. Интересы стаи с трудом возобладали над интересами пары. Еще одно чудо. — Мы все имеем право на компенсацию, но она может оказаться не тем, чего мы хотели бы. Инспектор так считает. Она очень недовольна тем, что тут нашла. Она будет свидетельствовать в пользу обвинения.
— Я ее понимаю. Про компенсацию — она права. Но это если они увидят в вас… массу. Сырую, аморфную, послушную. Они вас возьмут и переделают. Результат вам, может быть, даже понравится. Если вам подходит такое обращение само по себе. Вернее, с вами будут советоваться, конечно. Когда отыщут там, внутри, с кем советоваться.
— Вы это…
— Знаете на личном опыте?
А быстро оправились. Это даже, пожалуй, троечка.
— Почти, — радостно вскидывается Васкес. — Меня нельзя было обвинить в недостатке активной жизненной позиции.
— Вы тоже из этих?
— Антикризисных инспекторов?
И даже троечка с плюсом. Небольшим.
— Я? — улыбается во всю белозубую пасть Васкес. — Я только что зачисленный первокурсник флорентийского университета, педагогический факультет, специальность — преподавание истории. Кстати, принимаю поздравления, я прямо оттуда к вам. Позавчера как раз сдавал эволюцию корпоративного права. А до того — ну, вы же знаете. Немного террорист, немного секретарь. А с мистером Грином мы, конечно, давно знакомы. Дольше многих. Но в эти меня не берут.
— Почему?
Это уже Виеру не выдержал.
— Призвания нет, — разводит руками Васкес. — а без призвания это безнадежно. А учитель, говорят, из меня может получиться неплохой.
Это факт. Может. А преподавание истории — наверное, это у него самого такое чувство юмора. А может быть, и у Сфорца. Как же, очень неловко получается, делать предмет, которого не знаешь.
— Поздравляем. — говорят копты.
Аудиторию можно сматывать в клубки и начинать вязать столь актуальные нынче носки, шарфики и варежки. Подозвав к широкому столу «зараз», студсовет и примкнувшие лица начинают составлять список претензий. Видно не очень хорошо, слышно еще хуже. Отдельные идеи взлетают над группой, как пузыри с репликами в комиксе. На трех языках. Стилем, принятым во времена принятия хартии. Оформить по правилам, но вот бланк выбрать… стилизовать под старину, кто отрисует?.. Дайте мне планшет, сейчас все будет. Послать курьером — нет, не выйдет, не те времена, долго. И ма-аленькую утечку. Обязательно.
Довольный гость откатывается от стола в своем кресле, замирает на самом краю кадра — это уже воспринимается как издевка, хотя наверняка случайность, — прикрывает глаза. Лицо чуть оплывает, расслабляется. Студент как студент, даже в ССО не служил, свитер не по размеру, пуговицы на воротнике нет. Автостопом по Европе.
— Извините, — говорит юноша, не поднимая век. — Самое главное забыл. Он клятвопреступник, ваш Моран. Он вам давал клятву верности при вступлении в должность — а потом шантажировал выпускника. Вот именно этого-то вы и не стерпели. Как и попыток прикрыть это политическими кознями.