Башня страха

— Ступай, Торго, пора, — сказала она. Но, когда евнух направился к выходу, окликнула его:

— Эйзел сегодня приходил?

— Нет, мэм.

— Он вернется.

Торго опять не ответил.

Чаровница вступила под тяжелый зеленый бархатный полог, под которым лежал мальчик. Она поворошила угли, чтоб убедиться, что с огнем все в порядке; зачерпнула из кувшина воды крошечной чашечкой, осушила ее, потом еще и еще, пока не заболел живот. Ей предстояло много времени провести в этой раскаленной до жара своеобразной палатке. Тут Чаровнице приходилось, пожалуй, тяжелее, чем детям. После она дня два не могла опомниться и отдышаться.

Она сдвинула крышку с серебряной чаши, блестящей серебряной ложечкой зачерпнула немного содержащегося в сосуде вещества и бросила его на горящие угли. Горький дым заструился вверх. Чаровница отшатнулась, чтоб слишком много его сразу же не проникло в легкие.

Теперь ей предстояло пройти по тонкой грани между сном и явью — ребенок должен находиться под действием испарений и в то же время сохранять способность идти туда, куда она сочтет нужным. Это было ох как непросто; иногда, к ужасу и отвращению Чаровницы, оказывалось, что опыт необходимо повторить еще раз. Частая практика не помогала, не исключала срыва.

Она быстрым гибким движением подбросила еще трав в огонь и подождала, пока не придет в надлежащее состояние: голова гудела, все вокруг точно пеленой застлало. Тогда она попыталась припомнить имя мальчугана. Тоже непростая задачка.

— Проклятие, — тихонько выругалась Чаровница.

Она поискала в складках одежды. На сей раз она не забыла записать имя на бумажку, зато забыла, куда ее засунула.

Чаровница вздохнула — осторожно, чтобы не наглотаться дыма.

Пальцы нащупали клочок бумаги. Она вытащила его, наморщила лоб, смахнула стекавшие на глаза бисеринки пота. Опять забыла надеть защищающую от пота повязку… Чаровница с трудом разобрала имя.

— Хистабел, Хистабел, слышишь ли ты меня? Молчание.

— Хистабел, ответь, если слышишь.

Невнятный звук вырвался из горла ребенка.

— Ты должен очень, очень внимательно выслушать меня, Хистабел. Это очень важно. Скажи, понимаешь ли ты это.

— Да. — чуть слышно выговорил мальчик.

— Ты расслабился, тебе хорошо и удобно, ты прекрасно себя чувствуешь. Не правда ли, Хистабел?

— Правда.

— Отлично. Я хочу, чтоб ты расслабился, чтоб тебе было хорошо и удобно. Теперь я начну задавать вопросы, а ты будешь отвечать на них, будешь стараться ответить как можно лучше. А я тебе кое-что расскажу. И все это — чистая правда. Понимаешь?

— Да.

— Как тебя зовут?

— Хистабел.

— Кто твой отец? Кто твоя мать? Сколько у тебя братьев и сестер? Сколько им лет? — И так далее. Мальчуган послушно отвечал. Ответы его не имели ни малейшего значения. Чаровница просто хотела настроить ребенка на определенный лад.

— Каждое слово мое — чистая правда, Хистабел. Тебе четыре года, сегодня твой четвертый день рождения. Где ты?

Теперь она добивалась, чтоб мальчик утратил ощущение реального времени, свободно перемещался в нем. Этот трюк всегда удавался, и с детьми куда легче, чем со взрослыми.

— Твой четвертый день рождения, Хистабел. Сегодня тебе исполнилось четыре годика. Где ты сейчас?

— У бабушки Даррах.

— Чем ты занимаешься у бабушки?

Шаг за шагом она провела Хистабела через весь тот праздничный день. Когда он почувствовал себя свободнее, они перескочили еще на год назад, к третьему дню рождения мальчика.

Третий день рождения — важнейшее событие в жизни кушмарраханских ребятишек. Если ребенок до тех пор не умер, считается, что он скорее всего выживет — поэтому лишь через три года человеку дается настоящее его имя. Как его называли раньше — не важно: это всего-навсего прозвище. Конечно, отцу вольно выбрать имя для сына за много лет до его рождения. Но раскрывать это имя до определенного ритуалом момента не полагается — дабы не искушать судьбу.

Когда речь идет о столь юном существе, лучше меток на пути, чем дни рождения, не сыскать. Чаровница всегда использовала воспоминания об этих днях, о четвертом и третьем, чтобы утвердить свое господство. И она добилась своего. Теперь можно уверенно вести мальчика назад, все дальше и дальше, мимо людей, мест, вещей, ощущений и настроений, ко все более ранним, смутным воспоминаниям, к тесноте и теплу материнского чрева.

И еще дальше.

— Я говорю тебе чистую правду. Сегодня ясный, солнечный день, ты счастлив как никогда. Ты чувствуешь это?

На лице мальчика выразилось замешательство; Чаровница отерла пот, подбросила в огонь несколько травинок.

— Чувствуешь?

— Да. — Все же она изрядно озадачила его.

— Где ты?

— На Тел-Дагхобехе, что возвышается над Серым Плесом. Чаровница нахмурилась: совершенная бессмыслица.

— Как твое имя?

— Шадид. Ага.

— Ты дартарин, Шадид?

— Да.

Ну конечно, дартары тоже погибали в тот день. Раньше ей просто не попадались такие случаи.