Башня шутов

Щелкнули тетивы, свистнули болты. Оба попали, пробив латы с громким звоном, оба вошли по летки – один через подбородник, второй через нагрудник. Рыцарь покачнулся, но удержался на ногах и, к изумлению Рейневана, вновь двинулся на них, невразумительно вереща, отплевываясь текущей изо рта кровью и размахивая моргенштерном. Дзержка выругалась, отпрыгнула, тщетно пытаясь подготовить арбалет, понимая, что не успеет, увернулась от удара, споткнулась, упала, видя летящий на нее шипасный шар, закрыла голову и лицо руками.

Рейневан крикнул и тем спас ей жизнь. Рыцарь повернулся к нему, а Рейневан выстрелил вблизи, целясь в живот. Болт и на этот раз вошел по самые летки, с сухим треском продырявив пластинчатое прикрытие. Сила удара была такой, что острие должно было войти глубоко во внутренности, и все же рыцарь не упал и на этот раз, покачнулся, но удержал равновесие и быстро двинулся на Рейневана, рыча и поднимая моргенштерн для удара. Рейневан пятился, пытаясь зацепить «козьей ножкой» тетиву. Зацепил, натянул. И только тогда сообразил, что у него нет болта. Он задел каблуком за кочку, свалился на землю, с ужасом глядя на приближающуюся смерть – бледную, как лепра, дикоглазую, извергающую изо рта пену и кровь. Он заслонился арбалетом, который держал обеими руками.

Adsumusl Adsum…

Все еще полулежа-полусидя Дзержка де Вирсинг нажала спуск арбалета и вогнала болт рыцарю прямо в затылок. Рыцарь выпустил моргенштерн, бестолково замахал рукам и рухнул, как колода, так что вполне ощутимо задрожала земля. Упал он в полушаге от Рейневана. Получив в мозг железное острие и несколько дюмов ясеневого дерева, он все еще, о диво, не был совершенно мертв. Довольно долго хрипел, дергался и рвал ногами дерн. Наконец замер.

Дзержка некоторое время стояла на коленях, опираясь на прямые руки. Потом ее бурно вырвало. Затем она поднялась. Зарядила арбалет. Наложила болт. Подошла к хрипящему коню рыцаря, прицелилась. Щелкнула тетива, голова животного бессильно ударилась о землю, задние ноги спазматически дернулись.

– Я люблю лошадей, – сказала она, глядя Рейневану в глаза. – Но на этом свете, чтобы выжить, приходится порой пожертвовать тем, что любишь. Запомни это, родственник. И в другой раз целься в то, во что тебе велят.

Он кивнул. Встал.

– Ты спас мне жизнь. И отомстил за брата. В определенной степени.

– Это они… Наездники… убили Петерлина?

– Они. Ты не знал? Но сейчас не время болтать, родственник. Надо убираться отсюда, пока нас не застукала его братия…

– Они искали меня даже здесь…

– Не тебя, – спокойно ответила Дзержка. – Меня. Они поджидали меня в засаде сразу за Бардо, около Потворова. Разогнали табун, раздолбали эскорт, четырнадцать трупов лежат там на тракте. Я была бы среди них, если бы не… Мы слишком много болтаем!

Она сунула пальцы в рот, свистнула. Через минуту по земле задуднили копыта, из тумана возникла бегущая рысью серая в яблоках кобыла. Дзержка запрыгнула в седло, в очередной раз удивив Рейневана ловкостью и кошачьей грацией движений.

– Чего стоишь?

Он схватил ее руку, запрыгнул ей за спину на круп лошади. Лошадь захрапела и задробила копытами, выкручивая голову, попятилась от трупа.

– Кто это был?

– Демон, – ответила Дзержка, смахивая со лба непослушные волосы. – Один из тех, что кружит во тьме. Интересно только, курва, кто на меня донес…

– Хашш'ашин.

– Что?

– Хашш'ашин, – повторил он. – Рыцарь был под воздействием дурманящего арабского травянистого вещества, называемого haszsz'isz. Ты не слышала о Старце с Гор? Об ассасинах из крепости Аламут? В Хорасане в Персии?

– Дьявол с ним, с твоим Хорасаном, – обернулась она. – И с твоей Персией. Мы, если до тебя еще не дошло, находимся в Силезии, у подножия Гороховой горы, в миле от Франкенштейна. Но до тебя, видится мне, многое может не доходить. Ты спускаешься со склонов Гороховой на рассвете после осеннего равноденствия. И дьяволы знают, под воздействием какой арабской дряни. Но то, что нам грозит смерть, ты понимать должен. Так что замолчи и держись, потому что я буду ехать быстро.

* * *

Дзержка де Вирсинг преувеличивала – у страха, как известно, глаза велики. На дороге и на заросших сорняками обочинах лежало всего восемь трупов, из которых пять при жизни входили в вооруженный эскорт, защищавшийся до конца. Почти половина из четырнадцати человек охраны уцелела, спасшись бегством в ближний лес. Из них вернулся только один – конюх, который, будучи в годах, далеко не убежал. И которого теперь, когда солнце уже поднялось выше, обнаружили в зарослях рыцари, ехавшие по тракту из Франкенштейна.

Рыцари – кавалькада, считая с оруженосцами и слугами двадцать один человек, – ехали по-военному, в полных белых пластинчатых латах, с развевающимися прапорчиками. Многие уже побывали в бою, другие повидали в жизни немало. Несмотря на это, большинство сейчас сглатывали слюну, видя чудовищно изрубленные тела, свернувшиеся на черном от впитавшейся крови песке. И никто не насмехался над болезненной бледностью, покрывшей при виде этой картины лица более молодых и менее бывалых друзей.