Читаем Башня птиц. Авторский сборник полностью

— Она побежит за тобой на пуантах, милый, хотя уж на чем, на чем, а на них ее представить невозможно. В ее годы и при ее наружности выйти замуж за кандидата наук!..

— А ты злая. Тебя недаром студенты дразнят.

— Тебя тоже, дорогой. Не огорчайся.

— У меня такое ощущение, что ты сама пошла бы за меня.

— Оно тебя не обманывает. Ты не ошибся.

— Будем скрещивать лягушек с собаками?

— Ты все превращаешь в шутку, притом в глупую.

— А разве ты всерьез?

— Ну ладно, хватит об этом. Раньше ты как–то обходился без лаборантки.

— Ну уж нет. Хватит так хватит. Давай о погоде. Лягушки мои расквакались, к хорошей погоде, должно быть.

— Ты ошибся. К ненастью. К урагану, к смерчу, к огнедышащей лаве любви.

— Пора нам наложить на это слово табу.

— Прекрасно. Ни слова о любви. Все. А знаешь, я ведь тебе тоже какой–то там родней буду, я ведь тебе Зою сосватала. Это называется — сваха?

— Что ты, милая! Это называется — сводница.

— А катись ты. У меня собаки жрать хотят.

Она ушла, а Лягушатник сам вымыл посуду, прибрал на столе, погасил свет, посидел еще немного в полутьме, глядя на свое отражение в зеленом темном стекле, мерцающем изнутри желтыми глазами, и казалось, что лягушки все понимают, все прощают ему, даже свои завтрашние муки и завтрашнюю смерть.

3

Как бы то ни было, но после этого разговора Вадим задумался почти всерьез о своей возможной женитьбе. Правда, его чувства к Зое не слишком напоминали описания классиков, но он справедливо полагал, что каждый любит по–своему, и, быть может, это и есть его потолок и выше подняться он не сможет. Привыкнув обходиться малым, он не требовал слишком пылкой любви от других и был не вправе ждать чего–то особенного. Его беспокоило только одно: что ответит сама Зоя. Он снова и снова анализировал свои чувства, подолгу рассматривал в зеркало свое лицо, купил новый костюм и теперь в лаборатории старался работать с распахнутым халатом. В эти дни от него пахло одеколоном, щетина с подбородка исчезла и прическа была безукоризненной. Он придумывал десятки вариантов своего объяснения, волновался, ронял на пол пробирки и однажды вызвался проводить Зою домой.

Жила она на квартире, в неблизкой слободе. Они шли по мокрому сентябрьскому асфальту, и Зоя, засунув руки в карманы плаща и немного сгорбившись, загребала туфлями бурые листья, отвечала тихим голосом и все смотрела себе под ноги, словно надеялась найти что–то недавно потерянное. Мимо шли прохожие, изредка по шоссе проносились машины, заляпанные грязью до стекол, а Вадим все говорил и говорил. Ему было очень легко с ней, казалось, что никогда больше у него не было таких счастливых минут, когда все идет прекрасно, все удается, слова приходят сами собой, и тихая девушка слушает его, улыбается. И он сам себе казался легким, красивым.

Они зашли в старый деревянный клуб на окраине города, где скрипели полы и маленький зал был заполнен молодежью, отпускающей громкие реплики, хохочущей, лузгающей семечки. Сзади целовались, он слышал дыхание, шепот, шуршание капронового чулка, трущегося о сиденье, и почти забытое волнение от близости девушки, от запаха ее мокрых волос, от теплого плеча, прислонившегося к его плечу, вдруг пришло к нему…

На экране скользили цветные тени, они говорили о чем–то, кажется, там, на вертикальной простыне, кому–то приходилось туго, а кому–то наоборот, но он не слышал почти ничего, кроме ее ровного дыхания, не изменившегося даже тогда, когда он протянул руку и обнял ее за плечи.

И он словно бы отделился от душного зала и улыбнулся тому удивительному чувству внутреннего покоя и умиротворенности, когда она положила свою руку на его колено, мягко погладила и взглянула ему прямо в глаза. По ее волосам, щекам, плащу бежали разноцветные тени, он притянул ее к себе и дотронулся губами до уголка ее рта.

— Уйдем отсюда, — шепнул он.

Она молча встала. Наступая на ноги соседям, они пробрались к выходу. Он долго не мог справиться с крючком двери, а когда распахнул дверь и в зале засвистели им вслед, он взял Зою за руку, и они вышли в темный двор, где только лужи маслянисто поблескивали под светом маленькой грязной лампочки над входом.

И он, словно бы больше не оставалось времени, словно кто–то отнимал ее и через минуту будет поздно, здесь же, на крыльце, притянул ее к себе, всем телом ощутив податливость и мягкость ее тела, и поцеловал.

Потом они шли по незнакомым ему улицам слободы, где лаяли собаки, из освещенных окон доносились звуки включенных телевизоров, и он молчал, быть может, потому, что чувствовал — слова не нужны. Только у самой калитки, снова ощутив страх возможной потери, он сказал:

— Давай подадим заявление. Завтра же. Ты согласна?

Зоя погладила его щеку, серьезно поглядела в его глаза и сказала:

— Хорошо. Завтра.

4

Перейти на страницу:

Похожие книги