Башня молчания

Теперь так не скажешь, времена другие. Но отказаться от глупой затеи – писать хвалебную поэму о ничтожестве – вполне в наших силах. Пусть не дадут нам коня в царском убранстве, невольников, мулов и десятки жеребят. Они нам ни к чему. Обойдемся.

И вместо оды Омар написал еще одну главу своей «Книги печали». Главу, страшную по содержанию – и по своей резкой правде, без недомолвок и околичностей, без ложной стыдливости.

«Рассказ о Дибиле.

Поэт Дибиль ибн Али ибн Разин был родом из Куфы. Это ему принадлежат стихи:

Где юность моя?
Я долго искал ее, звал…
Осталась где-то, куда
никто и не забредал.
Она пропала!
Не удивляйся, Сальма, тому
У кого седина засмеялась,
а он – зарыдал…

Дибиль до омерзения ненавидел и презирал всех, наделенных властью. Он горько скорбел об упадке нравов при дворе властителей из рода Аббасидов и не щадил в сатирах ни распутных халифов, ни их визирей и эмиров.

От него доставалось всем халифам, жившим при нем: аль-Мутасиму, аль-Мамуну, аль-Мутаваккилю.

Об аль-Мутасиме, – обыграв легенду из корана о семи святых, спящих в горах, – он говорил:

Из Аббасидов семеро править должны, —
если записям верить…
Но манускрипт о восьмом
известий до нас не донес.
И вправду, семеро праведных
крепко спали в пещере,
Но находился средь них
и восьмой. Это был пес.

Об эмире Абу Ибаде, придворном халифа аль-Мамуна:

Из всех дел, на провал обреченных, —
если хотите знать правду,
Первое – то, что попало
в руки злому Абу Ибаду.

Со справедливостью этих слов соглашался даже халиф…

Придворный стихоплет Ахмед ибн Абу Дауд – блюдолиз, доносчик, продажная тварь – взял себе в жены в один год сразу двух девушек из племени Бану Иджль. Дибиль высмеял его:

Ты изнасиловал род Бану Иджль
дважды в год,
Ты испортил его, но не исправил
подлый свой род.

Да, Дибиль был остер, злоязычен и не выбирал выражений, разоблачая гнусность насквозь прогнившего царского двора.

Может быть, излишне злоязычен?

Но ведь он был поэтом. А поэт не может обойтись без заострений и преувеличений. Таковы законы стихосложения. Бичевать пороки, сосредоточив на них, пусть через самый грубый образ, все внимание читателей, его право. Более того, обязанность. Для чего же иного нужен поэт? Жизнь не цацкается с нами, почему мы должны цацкаться с нею? Услаждать слух правителей – дело музыкантов и певичек.

Вот халифам и эмирам полагалось бы вести себя поприличнее, уж коль они считаются «тенью аллаха на земле»…

Понятно, почему Дибиль всю жизнь был в бегах. За ним охотились, он ускользал. Но однажды, – это случилось в Басре, – его сумели схватить.

Эмир Исхак ибн аль-Аббас приказал принести палку и бить несчастного. Затем его отпустили, и Дибиль бежал в Ахваз.

Но другой эмир, Малик ибн Таук, более мстительный, чем Исхак, послал за Дибилем, пообещав десять тысяч дирхемов слуге, которому велел поймать и убить поэта каким угодно способом. Убийца настиг старика в Сусе и умертвил после вечерней молитвы, ударив сзади по ногам палкой с отравленным наконечником…

То, что с поэтом-строптивцем обошлись так жестоко – не удивительно: здесь, на Востоке, привычны к издевательствам. Удивительно то, что нашелся негодяй, тоже «поэт», некий Хасан ибн Зайд, который восторженно, злорадно смакуя подробности, описал эту жуткую историю в грязной касыде, самонадеянно названной им «Неопровержимой», – с явной целью очернить поэта-страдальца и обелить мерзавца-эмира».

– Пусть у меня рука совсем отсохнет, – угрюмо сказал себе Омар, – если я напишу хоть слово в угоду царям и царевичам.

Поэзия – это мечта. Ее назначение – вовсе не подсобное служение часто меняющимся прихотям еще чаще меняющихся правителей. Она не служанка, она сама госпожа. Ее цель – вырвать, хоть на час, человека из серой повседневности и раскрыть перед ним в черных тучах просвет к сверкающим звездам. Она, хоть на час, облагораживает человека и его отношение к окружающей его глухой обыденности.

Есть ценности сиюсекундные, – есть ценности вечные, непреходящие.

…Резкий стук лошадиных копыт за оградой. Грохот в калитку. И зычный голос:

– Здесь живет Омар Хайям?

День и ночь гремели барабаны, ревели трубы. Празднично, с обильным угощением, с богатыми дарами, встречал Нишапур царевича. Пировали во дворце городского правителя. Пировали у главного судьи, а также у шейх уль-ислама. Затем у главы местных купцов. За три дня в городе наполовину сократились съестные припасы. Маленький Санджар не мог один съесть так много. Зато у него было много приспешников, и ели они куда больше…