Башня Ласточки

Маркиза охнула, задрожала, закатила глаза и мягко привалилась к Бонарту, не вынимая зажатых между ляжками рук. Бонарт поморщился и отодвинул ее от себя, вовсе и не помышляя о деликатности. Толпа выла. Кто-то бросил на арену огрызок колбасы, другой — ботинок, третий — огурец, целясь при этом в Цири. Она на лету рассекла огурец ударом меча, вызвав тем самым еще более громкий взрыв рева.

Виндсор Имбра и его люди подняли Амарантового и Конскую Шкуру. Амарантовый зарычал. Конская Шкура потерял сознание. Колтун и Ставро вообще не подавали признаков жизни. Цири отступила так, чтобы быть как можно дальше. Насколько позволяла арена. Люди Имбры тоже старались держаться от нее в стороне.

Виндсор Имбра не двигался. Он ждал, пока вытащат раненых и убитых. Он смотрел на Цири из-под полуприкрытых век, держа руку на рукояти меча, который, несмотря на обещание, не отвязал, выходя на арену.

— Не надо, — предостерегла она, едва заметно шевеля губами. — Не вынуждай меня. Прошу.

Имбра был бледен. Толпа топала, орала и выла.

— Не слушай ее, — снова перекрыл рев и гам Бонарт. — Достань меч. Иначе весь мир узнает, что ты трус и засранец! От Альбы до Яруги будет известно, что доблестный Виндсор Имбра удрал от малолетней девчонки, поджав хвост, словно дворняга!

Клинок Имбры на один дюйм выдвинулся из ножен.

— Не надо, — сказала Цири.

Клинок спрятался.

— Трус! — заорал кто-то из толпы. — Дерьмоед! Заячья жопа!

Имбра с каменным выражением лица подошел к краю арены. Прежде чем ухватиться за протянутые сверху руки, оглянулся еще раз.

— Ты наверняка знаешь, что тебя ждет, девка, — сказал он тихо. — Наверняка уже знаешь, что такое Лео Бонарт. Наверняка уже знаешь, на что Лео Бонарт способен. Что его возбуждает. Тебя будут выталкивать на арену! Ты будешь убивать на потеху таким свиньям и сволочам, как все эти сидящие вокруг хари. И на потеху тем, кто еще хуже них. А когда уже то, что ты убиваешь, перестанет их тешить, когда Бонарту надоест мучить тебя, тогда он тебя убьет. Они выпустят на арену столько бойцов, что ты не сумеешь прикрыть спину. Или выпустят собак. И собаки тебя растерзают, а чернь в зале будет вдыхать сладостный аромат крови, и колотить в ладони, и орать «фора!». А ты подохнешь на испоганенном песке. Подохнешь точно так, как сегодня умирали те, которых посекла ты. Ты вспомнишь мои слова.

Странно, но только теперь она обратила внимание на небольшой гербовый щит на его эмалированном ринграфе.

Серебряный, поднявшийся на дыбы единорог на черном поле.

Единорог.

Цири опустила голову. Она глядела на украшенный орнаментом клинок меча.

И вдруг сделалось очень тихо.

— Ради Великого Солнца, — неожиданно проговорил молчавший до того Деклан Рос аэп Маэльглыд, нильфгаардский ротмистр тыла. — Не делай этого, девушка. Ne tuv’en que’ss, luned!

Цири медленно перевернула Ласточку в руке, уперла головку в песок. Согнула колено. Придерживая оружие правой рукой, левой точно нацелила острие себе под грудину. Острие мгновенно пробило одежду, кольнуло.

«Только б не разреветься, — подумала Цири, сильнее напирая на меч. — Только не плакать. Плакать не по кому и не над чем. Одно сильное движение — и всему конец… Всему…»

— Не сумеешь, — раздался в полной тишине голос Бонарта. — Не сумеешь, ведьмачка! В Каэр Морхене тебя научили убивать, поэтому ты убиваешь как машина. Рефлекторно. А для того чтобы убить себя, требуются характер, сила, решимость и отвага. А этому они не могли тебя научить.

***

— Как видишь, я не смогла, он оказался прав, — с трудом сказала Цири. — Не смогла.

Высогота молчал, держа в руке шкурку нутрии. Неподвижно. Уже давно. Он почти забыл о ней.

— Я струсила. Струсила. И заплатила за это. Как платит трус. Болью, позором, паскудным унижением. И жутким отвращением к себе самой.

Высогота молчал.

***

Если б в ту ночь кто-нибудь подкрался к хате с провалившейся стрехой и заглянул сквозь щели в ставнях, то увидел бы в скупо освещенной комнатушке седобородого старика и пепельноволосую девушку, сидящих у камина. Заметил бы, что они молчат, уставившись в светящиеся рубином угли.

Но этого увидеть не мог никто. Хата с провалившейся, заросшей мхом стрехой была хорошо укрыта туманом и испарениями на бескрайних болотах и трясинах Переплюта, куда никто не отваживался заходить.

Глава 5

Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека.

Бытие, 9:6

Многие из живущих заслуживают смерти, а многие из умерших — жизни. Ты можешь вернуть им ее? То-то же. Тогда не спеши осуждать и на смерть. Никому, даже мудрейшему из мудрых, не дано видеть все хитросплетения судьбы.

Джон Рональд Руэл Толкиен