Башня Королевской Дочери

Вначале она приняла крепость за облако. Нет, даже не за облако, а за охватывающую горизонт грозовую тучу, за бурю, непривычную для этого времени года. Что ещё могло так мрачно нависнуть на фоне неба?

Только на исходе дня, когда паланкин немного приблизился к туче, но та осталась на своём месте и даже не изменила формы — увеличившись, впрочем, в размерах, — когда заходящее солнце осветило тёмную громаду — только тогда Джулианна поверила, когда уже не могла не верить. Когда наконец крепость стала видна даже сквозь занавеси, девушка разглядела рукотворные стены медового камня, то светлые, словно свежие медовые соты, то тёмные, как запёкшаяся корочка медового пирога. И эти высокие стены были высечены в огромной скале, вздымавшейся высоко над головой.

Джулианна попыталась было убедить себя в том, что высота стен — всего лишь игра теней или, возможно, обман зрения, в котором повинны полупрозрачные занавеси, однако её подруга только посмеялась.

— Признайся, Джулианна, ты просто не можешь разглядеть такую громаду целиком.

— Признаюсь. Замок большой…

Он действительно был большим, нет, огромным, невероятным, чудовищным. Пожалуй, даже чересчур, вполне искренне подумала Джулианна, а ведь она всю жизнь жила в Марассоне, который считался самым большим городом Востока. Да, у них в городе были величественные здания — дворец, крепость, великий храм с голубым куполом (как ей говорили, храмов, равных этому, в мире не было), — но ни одно здание Марассона не могло сравниться с Рок-де-Рансоном.

Скала, на которой стояла крепость, совсем не походила на окрестные холмы со скудной почвой и скудной растительностью, однако всё же полные жизнью от подножия до высохших, обглоданных ветром верхушек. Скала походила на зуб, поднявшийся из недр земли среди холмов, на «гору из Нижнего мира», как однажды, шутя, сказал отец, из мира ифритов — будто она разрослась так, что перестала помещаться в подземелье и пробила землю.

И работу Бога, огромную голую скалу, саму по себе бывшую крепостью, улучшил человек. Он строил стены, поднимаясь всё выше и выше, и даже с такого расстояния видны были уровни замка, ярусы, подобные тёмным слоям из трещин и странных полос на камне, на котором они стояли.

Даже в ярком дневном свете скала казалась мрачной, окутанной тенью — Джулианне эта тень показалась зловещей. А на самом верху, надо всем и вся, высилась крепость. Даже с расстояния в несколько миль, а то и лиг видно было, как высоко вознеслась цитадель, венчавшая обвитую подъёмом-серпантином скалу. Да, она могла испугать — и должна была пугать, хотя вряд ли именно Джулианну. Ей крепость должна была казаться надёжным и безопасным пристанищем, и ей не нравилось, что она не испытывает этого чувства.

— Сколько отсюда до крепости? — спросила она и тут же укорила себя и за сам вопрос, и за неуверенный тон, которым он был задан. Собственный голос показался ей самой голосом ребёнка, а не опытной женщины, которой она хотела быть, и не женщины, собирающейся вступить в брак, какой сделал её отец. Чтоб ему было пусто, это он виноват, дважды виноват, что отправил дочь в эти проклятые земли, а потом бросил одну. Может быть, если разозлиться как следует, это поможет…

Но куда больше Джулианне помог спокойный добродушный ответ Элизанды, которая словно бы и не заметила дрожащего голоса подруги. Девушка наклонилась, поглядела наружу сквозь окошко в занавеске, сердито что-то проворчала и пошевелила занавеску, чтобы было лучше видно, — наверное, чтобы посмотреть на местность между паланкином и замком, подумала Джулианна, а не на сам Рок: его размеры сбивали с толку и он казался ближе, чем на самом деле.

— С полдня, — ответила Элизанда, и даже у неё голос прозвучал неуверенно, от чего Джулианне почему-то стало спокойнее. — Если носильщикам будет нужен отдых… — («Будет, — подумала Джулианна, — ведь нас теперь в паланкине двое»), — то мы будем в замке к закату.

Хорошо бы. Сержант Блез отказывался совершать ночные переходы, а на дороге не было ни единой деревушки, где можно было остановиться на ночлег.

Джулианна вздохнула, пытаясь обрадоваться мысли о конце путешествия — ну, по крайней мере о перерыве в нём.

— Как ты думаешь, там есть ванны?

— Наверняка, только холодные. — Элизанда смешно сморщилась и повертела в руках краешек платья — одного из нарядов Джулианны. Так потребовал на вечернем привале Блез. «Она должна прилично одеться, мадемуазель». И вести себя прилично, что не было произнесено, но явно подразумевалось. Пожалуй, необходимость носить платье давит на Элизанду куда больше, чем правила приличия, подумала Джулианна. Конечно, будучи гостьей суровых искупителей, она не сможет переодеться обратно в свой грубый наряд. И ещё Джулианне, как ни странно, было приятно, что этой девушке, столь решительно скрывающей свои цели, пришлось пойти на обременительные жертвы для их достижения. Дочь королевской тени все ещё понятия не имела, зачем Элизанда направляется в Рок; она была рада её обществу, с каждым часом, с каждым словом все более приятному, но на её таинственность обижалась ничуть не меньше.