Башня из пепла

Холт бросил слежку за молчаливыми путешественниками, решив разведывать туннели самостоятельно, и вскоре обнаружил, что пейзажи миров изменчивы. Стоя перед квадратным порталом, выходящим на равнины ай-Эмиреля, он вдруг снова вспомнил старого Каина, который и правда полетал немало, но все же недостаточно. Перед порталом высились башни Эмиреля, и Холту захотелось рассмотреть их поближе, как вдруг пейзаж подернулся пеленой, и снова портал открылся прямо в башню. Рядом возник хозяин «Ангара», материализовавшись так же внезапно, как когда-то в своем заведении. Холт всмотрелся в безликую тушу, потом положил лазер на пол, снял шлем (как странно: шлем перестал светиться, почему Холт раньше этого не заметил?) и шагнул вперед.

Он оказался на балконе, прохладный ветер ласкал лицо. Прислонившись спиной к черному эмерельскому металлу, он смотрел на оранжевый закат. На горизонте высились другие башни, и Холт знал, что каждая — это город для миллиона жителей. Но на таком расстоянии они выглядели словно длинные черные иглы.

Планета. Планета Каина. Наверное, она сильно изменись с тех пор, как Каин видел ее последний раз, лет двести тому назад. Интересно, насколько сильно. Впрочем, скоро Холт это узнает.

Повернувшись, чтобы войти в башню, Холт пообещал себе, что вернется, найдет Сандерленда, Алейну и Таккер-Рея.

И пускай внизу их ждут кромешная тьма и ужас, но Холт отведет их домой. Да, он это сделает. Но сначала ему хотелось взглянуть на ай-Эмирель, и на Старую Землю, и на мутантов Прометея. Да.

Но он вернется. Потом. Чуть позже.

В Каменном городе время течет медленно, а внизу, где Строители соткали сеть пространства-времени, — еще медленнее. Но все же течет, течет неумолимо. От гигантских серых зданий остались одни развалины, рухнула башня-гриб, пирамиды рассыпались в прах. От улльского ветролома не осталось и следа, и вот уже тысячу лет здесь не приземлялся ни один корабль. Ул-менналеты, их совсем мало, робко жмутся в тень, всюду сопровождаемые прирученными панцирными прыгунами. Даньлай, что при помощи своих цилиндров несколько тысячелетий скакали с планеты на планету, скатились к насилию и анархии, креши сгинули совсем, линкеллары порабощены, и только корабли-призраки по-прежнему беззвучно скользят среди звезд.

Солнце перекрестка Вселенной меркнет.

В пустынных туннелях под руинами Холт идет от звезды к звезде.

Злоцветы © Перевод И. Гуровой

Когда он наконец умер, Шон, к своему стыду, не смогла даже похоронить его.

Ей нечем было копать — вместо нужного инструмента только руки, длинный нож у бедра и малый нож в сапоге. Да и в любом случае земля под скудной снежной пеленой смерзлась в несокрушимый камень. Шон по счету ее семьи было шестнадцать лет, и половину своей жизни она знала землю только такой. Тянулось глубокозимье, и мир сковала стужа.

Но и понимая, что ничего не добьется, Шон попыталась копать. Выбрала место возле шалашика, который построила, чтобы у них было укрытие, разломала тонкий наст, разгребла его руками и принялась долбить промороженную землю малым ножом. Но земля была тверже ее стали, и лезвие сломалось. Она тоскливо смотрела на обломки, зная, что скажет Крег. И начала царапать бесчувственную землю ногтями, пока не разболелись руки, а слезы под лицевой маской не превратились в катышки льда. Оставить его непогребенным не подобало: он был ей отцом, братом, возлюбленным. Он всегда был добр к ней, а она всегда его подводила. И вот теперь даже похоронить не сумела.

Наконец, не зная, что можно сделать еще, Шон поцеловала Лейна в последний раз (в бороду и волосы его вмерз лед, боль и холод изуродовали лицо, но все равно он был из семьи) и опрокинула шалашик на мертвое тело, укрыла под неказистым настилом из сучьев и снега. Только что пользы? Вампиры и ветроволки легко разбросают их и доберутся до его плоти. Но покинуть его, ничем не укрыв, она не могла.

Еще она оставила ему лыжи и большой лук из сребродрева с тетивой, лопнувшей от холода. Меч и толстый меховой плащ она взяла с собой, однако ее тюк почти не стал тяжелее, чем в начале пути. Ведь после того, как его ранил вампир, она ухаживала за ним почти неделю, и эта долгая задержка в шалашике истощила их запасы. Зато налегке она побежит быстрее, подумала Шон. Привязав к ногам лыжи перед укрывшим его несуразным погребальным покровом, Шон оперлась на палки и произнесла слова прощания. А потом побежала по снегу через лес, погруженный в жуткую тишину глубокозимья, туда, где ждали кров, огонь и семья. Как раз наступила середина дня.

С приближением сумерек Шон поняла, что не доберется до Каринхолла.

К ней уже вернулись спокойствие и ясность мысли. Горе и стыд она оставила позади себя — рядом с его мертвым телом, как ее учили. Вокруг нее смыкались безмолвие и холод, но от долгих часов бега на лыжах она раскраснелась, и под защитными слоями кож и меха ей было почти тепло. Мысли были прозрачными и хрупкими, как длинные копья льда, свисающие с голых искривленных сучьев у нее над головой.