Башня

— А тебя оставить тут в прострации? Ни за что. Когда человек слишком долго копается в себе, выясняется, что ему там ничего не нравится, вообще ничего. И вся его жизнь, оказывается, сплошная ошибка, одно недоразумение. Оказывается, все эти годы только тем и занимался, что пытался выяснить, кто он такой — ну знаешь, как это пишут в романах, — и расковыривал все свои болячки, но в конце концов нашел только жалкое скукожившееся «я», запутавшееся в своей ночной сорочке, и ничего больше, но что еще хуже, это жалкое недоразумение над ним еще и посмеивается. — Она замолчала, чтобы перевести дух.

Зиб ответила медленно и серьезно:

— Да, ты права. Еще и посмеивается.

Кэти некоторое время не знала, что сказать.

— Тяжело тебе будет, девонька. Вам, патрицианским типам, и в голову не приходит мысль об ответственности за собственные неудачи. Он…

— Ты так думаешь, Кэти? — Голос был ее, но звучал как совершенно чужой, задавая вопрос, о котором Зиб ни когда не задумывалась. — Да?

— Ну все не так плохо. — Кэти иронически усмехнулась, признавая, что преувеличила.

— Но кое-что в этом есть? — «Неужели Нат думает так же?»

— Знаешь, — ответила Кэти, — эти девичьи проблемы, — она снова улыбнулась, — мы безоговорочно решали только в нашем лагере в Кикапу, у костра после ужина, и тогда главной проблемой было: «Когда начинать носить лифчик?»

— Я ведь тебя о чем-то спросила, Кэти, — сказала Зиб. — Скажи откровенно, что ты обо мне думаешь.

Кэти заколебалась.

— По-моему, ты просто напрашиваешься! — Она помолчала. — Ну ладно. Тогда так: я ходила в школу в сельской местности, куда человек сто привозили на автобусах. Автобус был единственной возможностью добраться туда — нас свозили каждый день с территории в сто пятьдесят квадратных километров. Где училась ты? В пансионе мисс Икс или миссис Игрек? Я училась в колледже, название которого ты никогда в жизни не слышала. А ты? Вассар? Или Смитсоновский колледж? Уэлсли-колледж? Рэдклифф? Мой отец ходил в ту же школу, что и я, только не окончил ее, потому что был кризис и дед оказался без работы, так что отцу пришлось идти работать куда возьмут, чтобы хоть что-то приносить домой. Твой отец закончил Гарвард? Или, может быть, Йель? Меня бы не удивило, если и вас затронул кризис, да так, что осталась всего одна яхта, не больше. Но ваши-то знали, что это временные неприятности, не более, а для моих наступил конец света. Главная разница между тобой и мной в том, что ты, что бы ни делала, все считаешь правильным, потому что другого и быть не может. А я должна раздумывать и проверять каждый шаг, потому что, сколько себя помню, Хирны всегда оставались с носом, и я, возможно, буду первой, кому удалось прорваться, но, может быть, их гены во мне только ждут момента, чтобы показать свои когти. — Кэти помолчала. — В этом и заключается разница в происхождении и культурном уровне.

— Я не знала, Кэти. Мне это никогда и в голову не приходило.

— Но вот чего я не хочу от тебя слышать, — продолжала Кэти, — так это, что я — бедняжка.

— Не услышишь. — Зиб задумалась. — Ты знаешь Ната. Говоришь, он порядочный человек. Нат…

— Он наконец плюнул тебе в лицо? — Тон Кэти говорил больше, чем слова.

Зиб подняла голову.

— А ты ожидала, что это случится? Ждала, когда же это произойдет? — Но почему она не чувствует даже обиды?

— Ну, не то чтобы в редакции уже держали пари, — ответила Кэти, — но всем было совершенно ясно, как у вас обстоят дела. — Она встала со стола. — И вот доказательство: там творится бог весть что, а ты здесь сидишь и читаешь эти бредни.

Наконец-то они дошли до сути, до голой и неприкрытой правды.

— Я думала о себе, — ответила Зиб, и без всякого усилия над собой продолжала: — О том, что происходит в городе, не имела понятия. — И потом еще: — Видно, у меня вошло в привычку думать о себе.

— Да уж, — ответила Кэти и вышла из комнаты.

* * *

Маленький приветливый домик в Гарден-Сити. Зеленый газон, цветущие белые петунии, баскетбольное кольцо с сеткой на воротах гаража, огромная телевизионная антенна на вершине кирпичной трубы, нацеленная в сторону города.

Жена Пата Харриса открыла ему в облегающих розовых джинсах, в теннисных туфлях того же цвета и в полосатой, «под арестанта», футболке. Ее волосы были накручены на синие пластмассовые бигуди. Она была молода, привлекательна и очень хорошо знала это.

— Не может быть, какой сюрприз, мистер Саймон! Хотите говорить с Патом?

— Хотел бы. — Пол задействовал свою актерскую улыбочку и старался держаться непринужденно.

— Он там смотрит телевизор. — Она помолчала. — Мы думали, вы будете на открытии «Башни мира», мистер Саймон. Я-то не смотрю, но знаю, что уже началось. Знаете, по дому столько работы, особенно когда Пат дома. Так что проходите. Он будет очень рад вас видеть.

«Сомневаюсь», — сказал себе Пол, но по дороге в обшитую деревом гостиную его улыбка не изменилась. На экране цветного телевизора в массивном футляре пожарные шланги, извивавшиеся на Тауэр-плаза, казались кровеносными сосудами. Звук был приглушен, и голос комментатора едва слышен: