Башня

– Это абсурдно, – продолжала Бет, – я знаю, но ничего не могу поделать и продолжаю задавать себе все тот же вопрос: почему именно я? Почему любой из нас, тех, кто здесь, но почему именно я? Что я сделала, что я здесь, что познакомилась с вами и что... что происходит все это?

Губернатор спокойно улыбался.

– Этот же вопрос я задавал себе не раз. Верите, я так и не нашел ответа.

Тут вошел сенатор.

– Я вам только хочу кое-что сообщить, Бент. Мэр предложил отгородить столами пространство для посадки в пояс. Это, несомненно, ваша идея. И там более-менее спокойно. – Он улыбнулся. – Пока. – Он улыбнулся еще шире. – Боб сказал, что вас интересует, какой мне достался номер. – Он сделал долгую паузу. – Ну, я присмотрю за вами обоими, пока вы не уберетесь. У меня – сто первый.

Бет закрыла глаза.

– Я тут размышлял о том о сем, – сказал сенатор, – и, знаете, почему-то вспомнил все строчки одной песенки:

Монашку Целесту приметил драгун
Гуляка, драчун, волокита, болтун,
Такой оказался знаток бабьих струн...
Прощайте, молитвы, прости, Бог-отец,
Заброшен подальше крахмальный чепец;
Целеста с драгуном идет под венец!

– Так что я даю вам возможность подумать! – И он вышел.

Бет покачала головой и сумела даже улыбнуться.

– Это нечто невозможное, – сказала она. – Он просто невероятен. Такие люди не прячутся в такие минуты. Такие – нет!

– Я бы сказал, что человек вообще не имеет представления, как он поведет себя в какой-то ситуации, пока в ней не окажется, – ответил губернатор, разведя руками. – И с этим ничего не поделаешь!

Кэрри Уайкофф держал в руке стакан содовой. Отпивал понемногу, наблюдая при этом, как маневрируют тяжелыми столами, ограждая посадочную площадку.

Было совершенно ясно, к чему это. Все то же: узурпированная власть строит крепость, чтобы народ не проник внутрь. Чтобы он не проник внутрь. И Кэрри Уайкоффа раздирали одновременно ярость и беспомощность, которая еще ухудшала дело.

На его листке стоял номер шестьдесят пять, который означал, что до него отправятся в безопасное место пятнадцать мужчин. Он готов был держать пари, что среди них будут Бент Армитейдж, Боб Рамсей и Джек Петерс. Разумеется, не первыми, для этого они достаточно опытны. Но они наверняка незаметно подсуетились, чтобы быть поближе к началу и вовремя смыться.

Кэрри мучило и то, что вначале отправляли женщин. Он также решительно, как и все, боролся за женское равноправие, даже решительнее других, но в действительности в него не верил. Женщины от природы слабее, как правило менее интеллигентны, во всех отношениях менее полезные члены общества – кроме той единственной функции, о которой они никогда не дают забыть и которая доступна только им. Но, по мнению Кэрри, и так рождается слишком много детей.

С объективной точки зрения он, Кэрри Уайкофф, гораздо ценнее для общества, чем любая из женщин, собравшихся в зале. Ему следовало вне всякой очереди получить право на рейс через пропасть на крышу Торгового центра – право на спасение.

Но если бы он спасся первым, даже если бы это ему позволили, он бы потерял лицо в глазах этого дурацкого мира, который думает только желудком, тем более в глазах проклятых избирателей, обеспечивающих ему весьма приятную жизнь в Вашингтоне. Такие вот дела. Так что черт с ними, с женщинами.

Но мужчины – это совсем другое дело, и он не собирается стоять сложа руки и смотреть, как пятнадцать – пятнадцать! – недоумков спасется раньше него.

Бент Армитейдж и Джек Петерс, особенно эти двое, всегда относились к нему снисходительно и не признают равным себе... это они отрицать не посмеют. При этой мысли Кэрри снова отпил содовой и тихо сказал:

– Ну, я вам покажу, сукины дети! На этот раз вам это даром не пройдет!

Нат дослушал губернатора, положил трубку и заметил, что Патти смотрит на него хмуро:

– Вы слышали, о чем я говорил?

Патти кивнула. Голос ее оставался спокойным:

– Вы действительно пойдете на это? Остановите всю операцию, только чтобы их запугать?

– Речь не об угрозах.

– Я вас не понимаю.

– Это ничего не меняет.

- Для меня – да. – Снова дала себя знать семейная хватка – полное нежелание обходить острые углы.

Единственное, что ответил Нат:

– Посмотрим, что скажет сержант.

Он взял рацию:

– Трейлер вызывает крышу Торгового центра.

– Крыша слушает, – раздался голос Оливера. – Ту голую красотку зовут Барбер, Джозефина Барбер. А после нее прибыла жена Роберта Рамсея.

Нат смотрел, как Патти берет ручку и проверяет список.

– Готово, – сказал он и добавил: – Как у вас дела, сержант?

– Медленно, но надежно. Как и следовало ожидать. Двадцать два человека за, – он запнулся, – за двадцать три минуты. На большее мы не могли и рассчитывать.

Не прозвучала ли в его голосе бессознательная воинственность?