Башня

Спать я стал хуже – по вечерам лежал и думал о башне, об этой девушке в ней. Когда мне наконец удавалось заснуть, передо мной каждый раз неизменно возникала башня. Вылезала из складок штор, из замятой в ногах простыни; могла и вовсе отделиться от стены – так естественно, словно всегда стояла там, слившись с обоями. Перемещалась – то ближе, то дальше, и я начинал ворочаться, закрываясь от нее. Иногда просыпался – как сегодня, например: я подскочил ни с того ни с сего часа в четыре. Вышел покурить на балкон и увидел ее: она стояла посреди двора, так близко, что я мог почувствовать исходящий от нее запах – йод и водоросли и еще что-то едкое, химическое, что я никак не мог определить. Я вернулся в комнату и лег на кровать – думал, к утру она исчезнет. Несколько часов я провалялся в полузабытьи; всякий раз, когда я начинал погружаться в сон, башня возникала у меня в голове, мигала внутри нее, как красная лампочка.

Встал я раньше, чем обычно – около девяти. Некоторое время рассматривал в окно наш двор – пусто, только пара припаркованных машин. Никаких следов того, что ночью здесь стояла башня.

И только гораздо позже, когда я спустился во двор, я заметил дыру: она зияла в стене одного из домов – неровная, с обуглившимися краями. В высоту она была метров двадцать с небольшим – как раз такая, чтобы башня могла поместиться в нее и протиснуться из двора наружу. Я быстро, накрыв голову руками, пробежал сквозь дыру – мне все казалось, что что-то может обвалиться сверху. Но ничего, все обошлось; с той стороны, как обычно, было шоссе, и по нему проскальзывали время от времени машины. За ними, прямо от обочины, начиналась вода; башня вырастала из нее, изгибаясь в нескольких местах, – она была сегодня тонкой, как дерево. В утреннем свете она казалась меньше обычного и как-то тусклее, словно поблекла за ночь – сливалась с небом; куталась в него, как в плед.

Я дошел до нее примерно за час. Когда был уже совсем близко, смог разглядеть девушку на балконе. Она подняла одну руку, словно хотела мне помахать, подержала ее какое-то время – и опустила.

– Во-да… не холодная там?

Я вздрогнул – не ожидал, что она заговорит. Голос у нее был мягкий и спокойный.

– Нет, – ответил я медленно. – А может быть, я просто привык.

Мы продолжаем говорить, и она в какой-то момент наклоняется через перила.

– Я думаю спуститься отсюда. Только вот лестницы… нет. Башня полая, и внутри нет лестницы.

– Тогда что там – внутри?

– Сверху комната, где я нахожусь, а потом – пустота. Похоже на водопроводную трубу. Я светила как-то туда фонариком, но там все черное.

– Как же ты спускаешься?

– Я и не спускаюсь. Я все время здесь.

– Все время? – переспрашиваю я. Звук странным образом перемещается вверх-вниз – так, что почти не чувствуются эти двадцать метров между нами.

Она кивает. Я задаю ей еще несколько вопросов, но она молчит; проходит по балкону из стороны в сторону. Тело ее движется неловко, как на шарнирах, и руки, не зная, что делать с ними, она то кладет за спину, то скрещивает перед собой. Она чем-то напоминает мне подростка, в короткий срок ощутившего себя в чужом теле. Сжимается под моим взглядом, комкаясь, как лист бумаги; чтобы не смущать ее, я отворачиваюсь, и в этот момент она проскальзывает обратно в башню и закрывает дверь.

Я позвал ее несколько раз – имени ее я не знал и потому просто прокричал – почему-то на «вы»: «Извините!». Никто не вышел; я прождал около часа и решил, что пора возвращаться назад – город за то время, что я здесь стоял, практически полностью растаял. Виден был только фрагмент какого-то дома – верхние два этажа, – они повисели в воздухе минуту или две, дразня меня, – потом исчезли.

Шел я медленно, то и дело останавливаясь и давя в себе желание обернуться назад – я почему-то решил для себя, что этого не стоит делать. Если она захочет спуститься сейчас, ей важно будет, что я на нее не смотрю. Ушел я пока недалеко, и она с легкостью меня догонит. Заговорит со мной – все так же, доставая из себя слова и нанизывая их, как бисер на нитку. Может, даже назовет свое имя – какое оно у нее? Высокое? С перезвоном, как на люстре с хрусталиками? Или же, наоборот, минорное, мягкое – Нина, может быть, или Тома, – такое, чтобы подходило к голосу, но не к словам.

– Лара, – услышал я за спиной. Обернулся – она стояла метрах в трех от меня. – Я не представилась до этого.

Конечно. Ла-ра. Оно должно быть именно таким – по звучанию – словно вы, выпустив из руки, разбили стакан.

– Еле догнала тебя, – сказала она. – Бежала.

Подняла руку и вытерла пот со лба.

Я улыбнулся ей, но она не отреагировала никак: лицо оставалось все так же серьезно. Она была босиком, со сланцами в левой руке; через плечо у нее висела холщовая сумка с вещами. Она то хваталась за нее, то отпускала опять – жесты у нее были мелкие, нервические, и голову она держала как-то набок, по-птичьи. Когда я смотрел на нее, она все время отводила глаза.

– Как ты спустилась? – спросил я.

– А как я могла спуститься? Спрыгнула.