Башня

Он похлопал себя по карманам брюк и в правом нащупал продолговатую плоскую зажигалку. Запустил руку в карман, ощущая, как мокрая ткань натягивается и противно липнет к телу. Кремень оказался сухим; Бекетов чиркнул колесиком и прикурил. Он машинально разжал руку, и зажигалка упала на ковер. Некоторое время он тупо смотрел на нее, затем отвел глаза и продолжил долгий путь в ванную комнату. Наверное, если бы он захотел описать подобную ситуацию в каком-нибудь своем романе, то заставил бы героя кричать от ужаса, колотиться головой о стену, заламывать руки, вопить… И конечно, бороться до последнего. Он подозревал, что его книжки потому и пользуются успехом у публики, что герои в них не сдаются до последнего, не теряют чувства собственного достоинства и в конце концов погибают, но очень красиво, как и положено героям.

Он называл свои книги «рыцарскими романами» — разумеется, про себя, со снисходительной усмешкой. Когда дело касалось различных интервью, он пускался в долгие пространные рассуждения и всегда очень точно находил именно те слова, которые ожидали от него услышать. Он говорил об урбанизированности и индивидуализированности современного общества, замечал, что мощный информационный натиск, который испытывает человек в начале двадцать первого века, только обособляет личность, облекает ее со всех сторон в непроницаемый кокон; он рассуждал о крахе, который претерпевает институт брака в христианской цивилизации…

Слова давались легко. Слова всегда давались ему легче, чем поступки. Добавьте к этому изрядную долю фантазии, а в основание положите непомерно раздутый эгоизм — вот вам рецепт, как человек становится писателем. Он никогда не обольщался на свой счет и всегда был уверен, что главное — то самое основание. Странная, почти мистическая убежденность в том, что он — один на всем белом свете, а явления природы, какие-то события, люди не более чем обстоятельства его жизни, изредка — приятные, чаще — досадные, но почти всегда — мелкие и не заслуживающие внимания. Последние годы он только этим и занимался: возводил высокую прочную стену, отгораживаясь от внешнего мира, а когда заметил, что укладывал кирпичи по кругу и в конце концов оказался внутри замкнутого пространства, было слишком поздно. Да, собственно, он и не жалел об этом — до начала июля. А теперь… Этот сон…

Сон все время был рядом, по ЭТУ сторону стены, и Бекетов не видел способа вырваться из его лап. Он попал в ситуацию, в которую часто ставил своих героев: один на один со всем миром, но мир писателя Бекетова оказался очень небольшим. Правда, он знал, как открыть калитку в параллельное измерение: достаточно сесть за компьютер, и через полчаса можно выбраться на такой простор, что дух захватывало. Дух, но не тело — оно оставалось привязанным к письменному столу. И это тело хотело только одного — спать. Спать. СПАТЬ!!!

— Ну что, Сергей Петрович? Интересно взглянуть, что ты будешь делать.

Он глубоко затянулся и, прикрыв глаза, выдохнул дым. Мокрые брюки холодили промежность, и ничего геройского в этом не было.

Бекетов кое-как дотащился до ванной комнаты, опустил крышку унитаза и тяжело сел, почти упал на нее. Окурок медленно догорал в уголке рта. В корзине с грязным бельем он увидел еще одну открытую пачку сигарет. Он вспомнил, что зажигалка осталась лежать на ковре в комнате, и решил не возвращаться за ней. Бекетов протянул руку к бельевой корзине, достал из пачки сигарету, прикурил от окурка и выбросил его в ванну. Теперь надо было попытаться снять мокрые штаны. Потом надо бросить штаны в корзину, забраться под душ, вернуться в комнату, подыскать что-нибудь чистое, долго одеваться…

Он не торопился. Он знал, что спешить ему некуда.

— Надо найти себе какое-нибудь занятие повеселее, — хрипло сказал он. Слова царапали горло, как ржавый рашпиль, но он все равно пытался разговаривать вслух, чтобы слышать хоть что-то снаружи, он уже очень устал от того, что происходило внутри него. — Сергей Петрович… Дорогой… Когда же ты наконец сдохнешь?

Сигарета прилипла к нижней губе, он давно уже не вынимал ее изо рта, когда курил, — лишние движения, требовавшие затрат сил и энергии. Он втянул живот и расстегнул пуговицу на брюках. С молнией так легко не разделаешься, придется приподниматься.

Бекетов вновь прикрыл глаза. Сейчас это было рискованным, едва ли не смертельным трюком.

— Прекрасная цепочка: укротитель кладет голову в пасть льва, канатоходец идет над Ниагарским водопадом без страховки, бравый солдат Швейк курит трубку, сидя на бочке с порохом, а известный писатель Бекетов закрывает глаза, зная, что ему нельзя спать. Знает и все равно закрывает…

Он подумал, что заснуть, сидя на унитазе, не так-то просто… и рассмеялся.

— Только не мне, дорогие мои. Только не мне.

Левой рукой он взялся за пояс брюк, а правой потянул замочек молнии. Молния расстегнулась до половины и застряла. Тогда Бекетов обеими руками взялся за пояс и резко дернул в разные стороны. Молния хрустнула и сломалась, но это было не то, о чем стоило переживать. Еще одно пустяковое обстоятельство…