Башни земли Ад

— Многого на свете быть не может. И все же есть. Однако этот концептуальный вопрос теологии мы оставим на рассмотрение кафедры философии богословского факультета Сорбонны. Я же здесь с простой и понятной целью: эти люди помилованы, и я их забираю.

— Как бы не так!!! — вне себя от негодования воскликнул бургомистр. — Не для того мы ловили их столько лет, чтобы отпустить!

Мишель Дюнуар покачал головой, хлопнул в ладоши и произнес судьбоносное:

— М-да.

На всех крытых галереях ближних домов, на крышах, даже на окнах магистратуры, стали появляться лучники, ожидавшие сигнала. Волчьи шапки и недобрые взгляды раскосых глаз производили на ошарашенных горожан отнюдь не меньшее впечатление, чем грозные луки с наложенными на тетивы стрелами.

— Я так понимаю, — продолжал гигант, — что налицо мятеж против власти наместника Святого Петра… Полагаю, что дело кончится интердиктом.

— Да, но… — меняя тон, заскулил бургомистр.

— Да, — подтвердил Мишель Дюнуар. — Без «но». Я готов забыть об этом прискорбном инциденте, если славный город Гамбург, или, уж как вы там договоритесь, весь Ганзейский союз, оплатит десять вооруженных быстроходных кораблей для этих господ. В свою очередь, могу обещать, что вы никогда не увидите их на берегах Балтийского моря. Я внятно излагаю свою мысль?

— Как скажете, монсеньор, как скажете, — понурил голову бургомистр. — Снять оковы.

Ночь была туманной. Одна из тех сырых ночей, когда в небе не видать луны и даже волкам становится тоскливо. Вот и сейчас их разноголосый вой, разрывая души, плыл над округой, и туман за пределами освещенного пламенем круга то и дело вспыхивал желтыми огоньками голодных глаз.

— Не нравится мне этот барон, — помешивая уголья в костре сломанной веткой, пробормотал угрюмый детина, видом не слишком похожий на доброго прихожанина. — Какой-то он…

Мужчина замолчал, подыскивая слова:

— Не такой.

— Что ты имеешь в виду, друг мой, — ответил ему второй, разительно отличающийся от мрачного верзилы-собеседника. К обличью его больше пошла бы академическая мантия, нежели подложенная стальными пластинами бригандина.[9]

— Ну вот ты, магистр Вигбольд, хоть и образованный, но сразу видать — наш. А этот… Вот он вроде и барон, и все у него как у барона. Вот только чует мое сердце, не барон он.

— А кто же?

— А бес его знает. Я таких людей прежде не встречал. Но чтоб вот так прийти на ратушную площадь Гамбурга и толпу во главе с бургомистром об колено сломать… Не вяжется это у меня.

— Чего не вяжется, Гедике Михельс? Считай, второй раз на свет божий родился.

— Оно, конечно, так. Но вот ведь как все неладно получается. И приговоры этому барону не указ, и помилование у него на всех нас имеется. Причем слыханное ли дело — от обоих Пап! Вот ты, человек, выросший в монастыре, скажи — возможно ли такое?

— Раз есть, стало быть, возможно.

— Э-хе-хех, — поежился брат-витальер. — Чудно у вас, образованных, голова устроена. Вот ты, магистр семи вольных искусств, а на такой простой вопрос путно ответить не можешь. Мало ли что есть. Коли не может быть, значит, не может.

Гляди. Если бы один Папа указ подписал, другой бы наверняка против него выступил. Да и то сказать, к чему мы этим святошам?

— Вот с этого, друг мой Гедике, и следовало начинать, — чуть свысока менторским тоном произнес магистр Вигбольд. — Зачем мы понадобились обоим святейшествам? Уж точно не в крестном ходе дарохранительницы нести. Хоть вези меня обратно в Гамбург и руби там руки-ноги вместе с головой, а я не поверю, чтобы этот барон настоящие указы привез. Нас всего несколько дней назад у Готланда прихватили. Судьи торопились, будто их черти в задницу вилами тыкали. Так что будь у барона хоть четыре ноги, как у коня, а все равно не поспеть от нашего моря в Рим, затем в Авиньон. А потом снова в Гамбург.

— Вот и я о том, — хлопнул себя по колену Михельс.

— Стало быть, избавитель-то наш, по всему получается, мошенник. Причем такой мошенник, что не приведи господь. Шутка ли — папские ордонансы подделать?!

— И то верно.

— Да уж не сомневайся. Теперь давай прибегнем к высокому искусству, именуемому логикой, и попытаемся для себя уяснить, с кем это нам довелось знакомство свести.

— Да как же тут поймешь?

— Ну не скажи. Известно нам об этом Мишеле Дюнуаре довольно много. Вот, скажем, кому наплевать на святость папских указов?

— Нехристям всяким, — чуть подумав, ответил пират. — Сарацинам. А еще, ну, ясное дело, народу этих торгашей богопротивных.

— Этот, пожалуй, ни на сарацина, ни на иудея не похож, — покачал головой магистр Вигбольд. — На груди у него крест святой. Вчера, когда он умывался, сам видел. Но ты, друг мой Гедике, еще упустил одних неверных, причем тех, кто вот под носом. Как твои усы.

— А ведь точно, — морской волк хлопнул себя по лбу, — схизматики!

— Они именуют себя православными.

— Так что же выходит? Какой-то схизматик нас от казни спас?