Башни Анисана (СИ)

Он вышел и направился туда, куда его звало пространство – на площадь к подножию башни. В этот же миг прежде ведущее его второе сознание смолкло, оставляя лишь пронзительную радость от предвкушения грядущего зрелища, и Гиб Аянфаль осознал, что совершенно не понимает, что он только что наговорил асайю, назвавшемуся именем Шамсэ. Гаэньши, мёртвая Янава – чужие слова и чужая жизнь. Он не понимал, почему пытался убедить Шамсэ пойти с ним и не прельщаться на скромный труд белой сестры. У него, безусловно, был родич, сгинувший где-то в лабиринтах города, погружающегося в разруху. Но это однозначно не тот, с кем он говорил. И сейчас он идёт лицезреть смену эпох, которая прежде была для него самым страшным событием, какое только можно вообразить. Но сущность в глубине его буквально пела, охваченная страстным желанием участвовать во всём этом. Гиб Аянфаль шёл всё быстрее и быстрее, пока не перешёл на бег. Стройные ноги, оплетённые синими лентами, легко понесли его сквозь расступавшееся пространство. Он бежал, проходя насквозь через сдвинутые туннели обителей всей твердыни.

Гиб Аянфаль прыгнул и остановился, выходя из состояния пространственного бега. Он был не на площади, но и не в жилой обители. Перед ним внутренняя зала башни, посреди которой, точно ожидая его, стоял сам Гэрер – проводник Ганагура и правитель твердынь Онсарры.

Его лицо было незнакомо Гиб Аянфалю, а длиннополый фиолетовый наряд казался не тем, в котором он привык видеть правителя Гэнци. Но о том, что перед ним лучшее дитя Онсарры явственно говорил знак восьмиконечной звезды на груди и особенный величаво-спокойный взор серебристых глаз.

– Самонадеянно с твоей стороны приходить сюда в такое время, – едва заметно улыбнувшись, произнёс неизвестный Гэрер, пристально рассматривая его.

– Я хочу видеть всё полностью, – проговорил Гиб Аянфаль голосом, в котором ему вновь послышалось нечто чуждое, – А не то, что позволяет увидеть свободным сознаниям Ганагур. Мать Аммани дозволяет мне. Она ведь и сама останется на поверхности вместе с глубинными владыками. Я хочу быть рядом с ней.

– И не боишься того, что твердыня нескоро ещё станет такой, чтобы нога асайя смогла безболезненно ступить на неё? В эру смены эпох на поверхность поднимаются такие силы, с которыми мы, воплощённые асайи, можем иметь дело только в лице Ганагура или других сверхсущностей.

– Я буду иметь с ними дело в лице Гаэ, – самоуверенно ответил Гиб Аянфаль и вздрогнул, ощутив всем нутром смутно-знакомый холодный трепет. Он обернулся – позади него стояла консул Гейст. Такая, какой он видел её прежде, чем прошёл сквозь сизый туман.

– Что ж, танец вот-вот начнётся, – меж тем молвил Гэрер, – Следуй за мной, Сагита.

Гиб Аянфаль, не возражая, пошёл за правителем по спиральному подъёму, ведущему на вершину башни. Гейст следовала за ним, и асай невольно чувствовал на себе её пронизывающий взор.

Они не прошли ещё и четверти башни, как он вновь почувствовал, что с телом происходят неминуемые изменения. Взглянул на руки – ладони потеряли уже привычные тонкость и гладкость, и стали шершавыми из-за того, что их покрыли крошечные пылевые протоки, какие есть у каждого городского строителя для труда. Чувство пространства, досель охватывавшее всю твердыню, постепенно сжималось, тело тяжелело, а одежда становилась проще и грубее – и вот, Гиб Аянфаль ощутил, что полностью принял тот облик, который был у него за границей Поля. Он, было, обрадовался, но тут же содрогнулся от страха – ведь, выходит, Гейст и правитель воспринимают его за совсем другого асайя, которого и зовут Сагитой. Что, если на башне от него потребуется сделать то, на что он просто не способен? Он сгинет там, потеряв пыль и пурное тело? Или произойдёт нечто более страшное, и все его дары будут потеряны?

Гиб Аянфаль никогда прежде не боялся погибели, и даже не подозревал о том, что этого можно бояться. Непрошенная и неконтролируемая погибель виделась асайям далёким пережитком прошлого, предшествовавшего воцарению Гаэ Онсарры. Когда-то давно волны говорили ему, что сиятельные матроны знают, что происходит после того, как асай оставляет свой седьмой дар и вместе с тем утеривается последняя связующая его души с миром. Сам Гиб Аянфаль этого не знал. Сейчас он чувствовал перед собой незримую силу, способную отнять жизненные дары, и страшился того, что не сможет ей сопротивляться, не сможет сделать выбор между смертью и жизнью, который является неотъемлемым правом любого асайя.

Колеблясь, он остановился, оглядываясь на следовавшую по пятам Гейст. Консул тоже встала, и строитель увидел, что белая дорога за ней обрывается в пустоту – им не вернуться назад.

– Зачем Сагита захотела подняться на башню? – спросил он, стараясь скрыть нарастающее отчаяние.

– Она всегда желала видеть всё своими глазами. И была уверена, что выживет в последующие дни. Ей открылась истина. Под гибнущим светилом она увидела отблески великого будущего, которые и по сей день открыты только перед ней. Ступай дальше.