Башмаки на флагах

– В общем, мы рады, что жид Коэн призвал для дела этого такого человека, как вы, не зря ведь вас прозывают Инквизитором, уж вы на всякого колдуна свой резон найдете. Как в Фёренбурге! – резюмировал Энцо Ренальди. – Сеньоры, давайте выпьем за нашего гостя! – Он поднял свой стакан синего стекла. – За Инквизитора!

– За Инквизитора! За Инквизитора, за его новую победу! – повторяли банкиры, поднимая стаканы.

Волков кланялся каждому, кто его славил, и тоже выпил вина, а сам вспоминал слова умного попа отца Теодора: «Они будут целовать тебе руки и нести серебро до тех пор, пока ты побеждаешь». Да, поп был прав, подобным господам, что вкладывают в дело большие деньги, ничего другого и не нужно. Ничто, кроме полной победы, их не устроит. Люди сии сильные и могут быть опасными. Слава богу, за все отвечает фон Бок.

Впрочем, водить знакомство с такими людьми весьма полезно, и когда стаканы опустели, кавалер начал:

– Сегодня был я у штатгальтера по делу векселя своего. Вексель этот у меня на две тысячи сто семьдесят семь талеров. Штатгальтер гасить его отказался, ссылаясь на скудость казны. А один из друзей штатгальтера предложил мне всего триста монет за мой вексель.

Всякого кавалер ожидал после своих слов, но точно не такого, никак он не мог подумать, что Фабио Кальяри скажет:

– Триста талеров? Надо было отдавать бумагу.

Волков уставился на него удивленно, а убеленный сединами муж пояснял:

– Король скупает все войска, горцы толпами идут к нему под знамя, нашему императору снова пришлось собирать войско. Теперь его величество не долги будет возвращать, а новые займы делать примется, так что старые долги императора окажутся отодвинуты в долгий ящик.

Волков даже и не знал, что сказать, что и спросить теперь у господ банкиров. Получалось, что все те многочисленные вещи, что он с таким трудом вывез из чумного Фёренбурга, все теперь уйдут за бесценок.

– Говорят, у короля будет тридцать больших пушек! – продолжали разговор банкиры.

– Да еще две тысячи жандармов.

– И двенадцать тысяч горцев. Помимо всяких других солдат.

«Господи! Какие пушки? Какие жандармы? Какие горцы? Плевать на них на всех и на их короля. Скажите лучше, что мне делать с векселем? Неужели придется отдать его за триста монет?»

Он немного выждал, чтобы успокоиться и речь не была резкой, затем спросил:

– Так, значит, мне не найти за мой вексель цены лучшей, чем триста талеров?

Банкиры переглядывались, пока старейший из них, Фабио Кальяри, не ответил за всех:

– Учитывая то, что вы большой друг нашего дома и что по просьбе нашей выполняли пикантные поручения, то вполне резонно будет, если мы выкупим ваш вексель за четыреста монет.

– Да, – подтвердил Энцо Ренальди, – думаю, что мы не обеднеем, если поможем нашему другу.

– А востребовать со штатгальтера деньги по-честному нет никакой возможности? – уточнил кавалер, уже понимая, что придется ему идти к Науму Коэну, который еще два года назад или около того обещал, что даст за бумагу тысячу.

– У него их почти нет, – отвечал Волкову молодой Энрике Ренальди, – не далее как неделю назад он приходил занимать деньги у нас. Но мы ему отказали. Хотя он предлагал хорошие, весьма хорошие условия.

– Впрочем, есть одна возможность, – снова заговорил седовласый банкир Фабио Кальяри. Волков внимательно его слушал. – Если вам удастся договориться со штатгальтером и он соизволит передать нам в откуп дорожный сбор по земле Ланн хоть на три месяца, мы тут же привезем ему пять тысяч монет, из них он и покроет ваш вексель.

– Или отдаст на откуп почтовый акциз на год по всему Ланну и Фринланду, – добавил Энцо Ренальди. – За это мы тоже готовы платить вперед.

Честно говоря, Волков не очень хорошо понимал, о чем говорят господа банкиры, но главное он уловил: возможность взыскать со штатгальтера всю сумму есть, но для того придется приложить усилия. Впрочем, сначала надо вернуться с войны живым. Так, вспомнив о войне, он позабыл почти вексель и дальше уже говорил с банкирами о войске короля, про мужиков и про железнорукого их предводителя.

* * *

Как ни крути, а Агнес становилась уже не той, что была раньше. И по характеру другой, да и внешне. Волков вернулся от банкиров уже к вечеру, а дома стол накрыт, чему его молодые спутники были очень рады. И хозяйка дома встречала их в новом хорошем платье с замысловатым головным убором. Сама вышла на двор и покрикивала на конюха своего, считая его недостаточно расторопным с господскими конями:

– Игнатий, не жди, пока господа коней расседлают, сам все сделай, не стой.

– Да, госпожа, конечно, – суетился тот.

– За конями господ ухаживай больше, чем за нашими.

– Как скажете, госпожа.

Прямо само радушие, а не Агнес. Даже Максимилиан, зная ее страшный норов, и тот смотрел на девушку иначе, чем прежде. Уж и не верилось ему, что это она ему до крови прокусила, изгрызла губу на постоялом дворе в Хоккенхайме.