Читаем Башмаки на флагах. Том четвертый. Элеонора Августа фон Эшбахт полностью

Волков бывал в таком коридоре однажды. Тогда свою гвардию в пролом стены вёл сам молодой герцог да Приньи. Повёл сам, чтобы перед сиятельными своими дружками удалью своей похвастать. Больших потерь, чем в тот день, гвардия герцогов де Приньи вряд ли когда несла.

— Да, — согласился генерал, — надобно пушки перенести на холм и начинать бить стену, делать большой проём. В «коридор» через ворота я людей не поведу. Инженер Шуберт, вы подготовили позиции для артиллерии?

— Почти всё готово, — отвечал инженер. — Вырублю только ступени, как солнце встанет.

А тут Пруфф и говорит:

— Дозвольте вам возразить, господа офицеры, и вам, господин генерал.

Все молча уставились на артиллериста, ожидая, что он скажет, и тот заговорил:

— А я предлагаю добить ворота до конца и войти в город. Да, я знаю, что такое «каменный мешок», но раз мы о нём знаем, то и неожиданностью он для нас не будет. Возьмём с собой фашины, доски от арбалетных болтов и потихоньку войдём в город, посмотрим, что да как, и если они нам подготовили засаду, так просто подожжём фашины, устроим в городе пожар, сушь вон какая стоит, подожжём, что сможем, да отойдём.

— А бывали ли вы в таких «мешках», дорогой капитан? — поинтересовался полковник Эберст. И поинтересовался с едва заметной издёвочкой.

— Нет, — отвечал артиллерист, — но я такие «мешки» сам устраивал, — и тут же едко добавил, глядя на полковника: — А если среди пехотных офицеров храбрецов не найдётся, так я сам в ворота готов штурмовую колонну повести.

Чтобы прервать дискуссию в подобном тоне, Волков говорит:

— Инженер Шуберт, пока ступени не рубите, подготовьте штук сто фашин и щиты из досок, полсотни будет довольно. Может статься, что всё это к полудню и понадобится.

Уж никто бы не сказал, что капитан Пруфф душка или, к примеру, приятный человек, но то, что он твёрд, как и положено офицеру, и что опытен, тут ни у кого сомнений никогда не возникало. Волков и на секунду не усомнился в том, что если надобность возникнет, то артиллерист станет во главе штурмовой колонны. Другое дело, сможет ли он равноценно заменить офицера-пехотинца? Но встать впереди, под знамя, он точно не испугается.

— Хорошо, капитан, будь по-вашему, — сказал генерал, — если до полудня доломаете ворота, решим, кому пойти в город.

Пруфф, как и всякий самолюбивый человек, всегда радовался, когда выходило по его. И сейчас, кланяясь генералу, он улыбался. А Волков с едва сдерживаемым волнением думал о том, что колонну поведёт сам. Да, сам. Ведь ничто его сейчас так не истязало, как вынужденное генеральское безделие. А ещё он находил оправдание себе в том, что у него ещё и лучший в армии доспех. Как в таком доспехе отсиживаться в шатрах? Он уже был готов идти.

«Быстрее бы Пруфф управился с воротами».

Единственное, о чём он теперь думал, так это о том, что сказать офицерам, когда они его начнут отговаривать.

<p>Глава 21</p>

Не зря он выматывал кавалеристов разъездами. Ни коням, ни людям покоя не давал. Знал, что люди устают, что коней мордуют, что злятся на него, что в какой час ни возьми, а половина его кавалерии, в седле, объезжала округу. И в этом он никакого снисхождения не знал. Требовал, чтобы всё вокруг было изведано.

Хватило ему мужицкой засады у реки.

Только-только чуть посветлело после ночи, ещё туман не развеялся, ещё роса не сошла, едва бахнула первая пушка по воротам, он едва завтракать сел, а к нему пришёл Румениге и сказал:

— Кавалерист привёл молодца какого-то. Говорит, поймали его, когда он в город пробирался.

Гюнтер принёс от повара супную чашку из толстой глины, горячую и полную кофе, сливки и масло на стол ставил, сахар. Хлеб резал. А Волков про свой кофе тут же забыл:

— А ну давай его сюда.

Уставший кавалерийский ротмистр привёл молодого парня лет семнадцати с разбитой мордой, в одежде невоенной, хорошей, но грязной, и со скрученными за спиной руками.

— В город пробирался, — говорит ротмистр, — к концу ночи пройти хотел, мы за ним поехали, а он вскачь в лес, у нас кони за ночь устали, а он на свежем был, думали, уйдёт, а он на ветку налетел да свалился. Как брали его, так за железо, подлец, хватался.

— Ну, — говорит Волков, — зачем пробирался в город?

— Никуда я не пробирался, — бурчит молодец, а сам глаза отворачивает.

Волков ни секунды не сомневался, что это гонец.

— Бумаг при нём не было?

— Нет, господин генерал, — отвечает ротмистр.

— Калите железо, жгите его до тех пор, пока всё не скажет или не помрёт, — распорядился кавалер, принимаясь за свой кофе, пока не остыл.

Ротмистр кивнул и поволок молодца прочь. Но генерал не успел завершить завтрак, уже пришли к нему Брюнхвальд, Эберст, Дорфус. Они тоже прознали, что поймали человека, что в город пробирался, и говорили с ним о делах, а офицер вернулся и привёл лазутчика.

— Всё сказал, кулаками вразумился, и пытать железом не пришлось, — сказал ротмистр. Он дал кулаком молодцу по затылку. — Ну, говори генералу, что мне говорил.

— В город я пробирался, — сказал молодой человек весьма печально.

— Кто велел? — сразу спросил Эберст.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза