Басаргин правеж

Отъезд побратимов из Москвы совпал с началом затяжных дождей, и крытый струг подьячего пришелся как нельзя кстати. Плохо оказалось лишь то, что кроме Тришки-Платошки управиться с лодкой в такую погоду ни у кого не получалось. Переменчивый ветер, волны, дождь, постоянные сумерки, течение… И потому вся поездка крутилась вокруг холопа: Тришка засыпает — нужно останавливаться, Тришку пора кормить — бросаем якорь, Тришка замерз — его нужно переодеть, а портки и рубаху повесить сушиться. Тришка даже спал не на полу, а на постели, освобожденной для него боярами!

Дожди прекратились только на Онежском озере — уступив место ночным заморозкам. Дважды, чтобы продолжить путь, струг поутру пришлось обкалывать багром. Последние три дня пути стали своеобразным соревнованием между путниками и зимой — кто успеет первым справиться со Студеным морем: то ли мороз сковать его льдом, то ли опричники прорваться через него к Холмогорам?

Получилось что-то вроде ничьей. Струг вошел в устье Северной Двины, когда вдоль берегов уже установилась полоса припая в две-три сотни шагов шириной. Однако со стремниной полноводной реки зима справиться не успела — заиндевевший струг смог подняться до Холмогор и прочно засесть в припае напротив причалов, с ходу врезавшись в лед и проломившись через толстую корку до середины корпуса.

— Ну, и что дальше? — спросил Басарга, выйдя на нос судна. — На лед сойти не можем, он под нами провалится. До берега еще сажен пятьдесят. Пока обкалываться будем шаг за шагом, аккурат весна наступит.

— Не боись. Через неделю стужа так прихватит, что лед лошадь с воином выдержит, — утешил его Софоний. — Посидим еще чуток в тесноте, нам не привыкать.

К счастью, струг подьячего был не единственным судном, опоздавшим в главный русский порт к окончанию навигации. И потому, еще не успел Басарга ответить побратиму, а с берега уже махал руками какой-то крестьянин:

— Эгей, на лодке! Рубль давайте, вытащим!

— Сдурел, что ли, смерд?! — изумился Софоний. — Тебе столько за год не заработать!

— Ну, тогда и дальше здесь сидите, — хмыкнул холмогорец достаточно громко, чтобы его услышали попавшие в беду путники.

— Пятиалтынный дам! — пообещал Басарга.

— Пять алтын на каждого! — крикнул в ответ местный.

— И сколько вас будет?

— Дык одному не управиться. Пятеро надобны, не менее.

— Десять алтын!

— Мало, боярин!

— Ну так ступай, — отмахнулся подьячий. — Найдутся и еще охотники.

— Еще хоть два накинь, боярин. И до сумерек на берегу будешь.

— И струг на козлы поставите!

— Идет!

Двинские мужики действовали быстро и умело. Двое на широких лыжах, обвязавшись веревками, добежали почти до самого струга и, когда лед под ними начал хрустеть, принялись колоть его топорами на длинных рукоятках. Еще двое тем временем приматывали на берегу между сваями причалов толстую слегу. Правда, когда на струг забросили конец просмоленного пенькового каната, выяснилось, что это не слега, а ворот с прорезью для рычага на конце.

Зачем холмогорцы пробивали канал, бояре так и не поняли. По нему лодку протаскивали только поначалу. Потом струг выскользнул на лед и завалился набок.

— Не выскакивайте! — встревожились местные. — Там промоины случаются!

Путники, ругаясь и уворачиваясь от выпадающих из рундуков вещей, пытались найти себе в каюте удобное место — но для шестерых на маленькой лодке такого не имелось даже в нормальном положении. Впрочем, Басарге и Софонию снаружи было еще хуже — все предметы и борта обледенели, а потому при каждом рывке от поворота ворота бояре соскальзывали наружу, с трудом удерживаясь за веревки и уключины. На полпути боярин Леонтьев не выдержал — отпустил веревку, выкатился на лед и пошел к берегу, плюнув на опасность. Мгновением позже так поступил и Софоний. Ничего не случилось — здесь припай был уже достаточно прочным.

— Держи задаток, — проходя мимо холмогорца, дал ему монету подьячий. — Остальное получишь, когда струг будет на козлах. Где тут поблизости хороший постоялый двор?

После такого путешествия все путники с чистой совестью отлеживались два дня кряду — отогревались в бане, отпивались терпким немецким вином, отъедались горячими супами, пирогами и мясом и спали на перине, вытянувшись во весь рост. Даже слуги получили послабление и гульнули с Тришкой-Платошкой, получившим от Басарги полтину в награду за старания.

Видимо, как раз холопы спьяну и проболтались, кем именно были их хозяева и зачем прибыли в Холмогоры, — поскольку около полудня третьего дня на постоялый двор явились несколько купцов серьезного вида: все в возрасте, с ухоженными бородами и дорогими перстнями на пальцах, в шубах добротных, но скромных — когда дорогое индийское сукно подбивалось не царскими соболями или бобрами, а менее гордыми песцами и горностаями. Притом застежки на шубах были золотые, вошвы шелковые, ворота с самоцветами. Побратимы как раз обедали, еще только думая, с чего начинать сыск? И склонялись к тому, что нужно дожидаться, пока везде установится надежный зимний путь.