БАСАД

На этом заканчивается разговор с отцом, и вскоре письмо от МВД занимает достойное место рядом с ручкой и уведомлением об изгнании из рая. А у меня пока еще не все хорошо. Зато и не скучно. Кроме того, в свете «похоронки», извещающей о моей безвременной гибели в борьбе с академической системой, сакральный артефакт — ручка Montblanc — приобретает новое измерение абсурда. Если в эпилоге можно было говорить об абсурде в квадрате, так как я не лучший и не аспирант, то теперь мы имеем абсурд в кубе. Как ни странно, никого в институте не смутило, что получать приз прибыл «новопреставившийся» «покойник».

И этот кубический абсурд… эта кумулятивная совокупность мировой бредятины, которую не вместить и не объять, далеко не ограничивается академической средой или даже отдельно взятым государством.

Так что хорошо еще отнюдь не все. Но и далеко не все плохо. Черновик романа почти готов. Остается заполнить пробелы, отшлифовать и скроить из набросков последний фрагмент, который истинным адептам постулата «все будет хорошо» не стоит даже открывать, и рекомендуется, не искушая судьбу, благополучно отложить книгу в конце этого рассказа.

Однако, несмотря ни на что, ручка Montblanc, ждущая своего часа за стеклом серванта, помогает мне писать. И это помогает жить.

Жить вопреки или, наоборот, благодаря заверению МВД о том, что уроженец Санкт-Петербурга Ян Росс — кавалер ручки Montblanc — «верный присяге, проявив героизм и мужество», пал в неравном бою за безымянную наночастицу.

Лекция о страдании и счастье для юных физиков

— Для начала определимся с терминологией. Счастье, — я вывел на доске слово «счастье». — Что же такое счастье?

Аудитория загалдела, на лицах проступили очень разные выражения: от растерянности и недоумения до самодовольных ухмылок тех, кто полагали, что уж точно знают ответ, но высказывать его во всеуслышание — ниже их достоинства.

Выдав несколько банальностей, студенты призадумались и уткнулись в мобильники, предпочитая блеснуть искрами чужого гения, почерпнутыми из сетевого пространства, чем откровенничать, рискуя поставить себя в неловкое положение.

— Счастье — это когда предыдущий пиздец уже закончился, а следующий еще не начался, — выдал самоуверенный белобрысый паренек с челкой немецкого подростка.

Все одобрительно загоготали.

— Кхм… в общем-то, да. Вопрос только в том, что есть пиздец, и откуда он берется. Я даже не рассчитывал так сразу… Впрочем, мы забегаем вперед.

— Счастье — это когда тебя понимают, — зардевшись, пропищала прилежная ученица, привычно занявшая место в первом ряду, — большое счастье — это когда тебя любят, а настоящее счастье — это когда любишь ты.

— Ох, это, конечно, очень… очень романтично, но… любовь такая сложная штука, столько всего намешано… что, как ни крути, она не тождественна счастью. Даже если в любви и можно обрести счастье, любовь счастьем не исчерпывается. И наоборот — счастье не исчерпывается любовью. Особенно безответной любовью, которая по этой классификации тоже является наивысшим счастьем. Но не будем углубляться в дебри. Тем более, при всем уважении к… А кто это сказал?

— Конфуций, — созналась она.

— Спасибо,.. эм, при всем уважении к Конфуцию, — я ненадолго задумался, — подозреваю, что он не пытался сформулировать определение счастью, а сопоставлял дружбу и разные типы любви… Тут понятие «счастье» используется как некое мерило, шкала для сравнения.

— Счастье — это когда у тебя есть большая, дружная, заботливая, любящая семья в другом городе, — раздалось с заднего ряда.

Эта реплика была тоже встречена благосклонными ухмылками, но уже не так единодушно.

— М-м… То есть счастье — это свобода от семейных обязательств? Как-то мы не в ту степь, — я невольно усмехнулся, — хотя это не лишено юмора. — Судя по насупленным выражениям лиц женской половины класса, мой комплимент этому изречению пришелся им не по душе. И чтобы не рассеивать внимание на побочные темы, я поспешил добавить: — Я, естественно, не пропагандирую супружескую неверность.

— Ум, несомненно, первое условие для счастья, — объявил серьезный русский тип с явными задатками карьериста. И веско припечатал: — Софокл.

— Ну,.. Софокл тот еще фантазер, — рассмеялся я. — Это у него, возможно, счастье от ума, а у обычных людей от ума преимущественно горе. «Умножающий знания — умножает скорбь» и все вот это.

— Допустим, тогда так: счастье — это хорошее здоровье и плохая память, — не сдавался будущий карьерист.

Он вечно норовил первым и не спросясь встрять с ответами и уточнениями лишь затем, чтобы нарциссически насладиться эхом своего голоса, звенящим в стенах аудитории. Он действительно умный и способный, и если бы не эта манера, цены бы ему не было.