БАСАД

— Да, контролировать. Шмуэль тебе не такие вопросы задал, не ту оценку поставил. Это он профессор, а не ты. Пини — то же самое…

— Да не в вопросах дело! Шмуэль ведь обманул меня, просто так — потехи для.

— Я не закончила. Свою подругу ты тоже пытался контролировать. Конечно, она тебя бросила. Кто такое выдержит?

— Это уже ниже пояса.

— Прекрасно, давай, обидься и на меня. Обидься. Надоело постоянно утешать тебя — это лишь усугубляет ситуацию. Настало время взглянуть правде в глаза. Осознать. Да, она ушла именно из-за этой черты твоего характера — контролировать людей из той точки, где ты вечный мученик.

— Погоди, это же разные вещи… Я ведь не шатаюсь по миру, обвиняя всех подряд. И как бы меня ни возмущали требования Шмуэля — я все принял и честно стараюсь исполнять. Но когда прихожу сюда… Я прихожу говорить о своих чувствах. Я могу… или хотя бы пытаюсь понять претензии к моему поведению, но не наскоки на то, как я чувствую. Я имею право на собственное… на мое личное мироощущение. Вот, скажем, мне одиноко — это одно, но даже если меня провоцируют, я не выплескиваю это наружу — это другое.

— Она с тобой снова контактировала?

— Контактировала. Писала.

— Что?

— Предложила поебаться.

— Так и сказала?

— Да, так и написала. Это она… кхм… у меня набралась.

— А ты что?

— Ничего. Не ответил.

— Хочешь об этом поговорить?

— Нет.

— Вот, пожалуйста, опять, — выдержав укоризненную паузу, прокомментировала Рут. — Кстати, ты же говорил, что заблочил ее.

— Заблочил. Еще тогда.

— И как же?..

— Ну,.. там в мобильнике папка «игнор»… Я заглядываю иногда.

— Понятно. Ян, пора прекратить прятаться и поговорить об этом.

Я уперся взглядом в разделяющий нас столик, где услужливо красовалась коробка бумажных салфеток, очевидно, на случай если мне приспичит всплакнуть.

— О чем говорить? — помолчав, буркнул я. — Все кончено. Что мне — новую завести, чтобы мы могли обсуждать твои любимые темы?

— Ладно, это бессмысленно… — Рут недовольно поджала губы. — Пойми, я говорю как есть. Искренне. Я не намерена больше соглашаться с такой позицией.

— Ну и не соглашайся.

— Я пытаюсь найти к тебе пути, но ты постоянно кутаешься в свои обиды, лелеешь их. То, что происходит здесь, между нами, — это то же самое, что ты делаешь в жизни. Ты переносишь на наше общение свои поведенческие шаблоны, и моя задача их выявить. Добиться, чтобы ты понял, каково быть с другой стороны. Кутаться, злиться на весь мир и самого себя — не поможет. Повзрослей. Ты не грудной ребенок. Возьми ответственность.

— Ответственность? Я беру ответственность, ты ж сама говорила, что даже слишком…

— Нет, нет-нет, — она зачем-то звонко рассмеялась, — это совсем другое. Ты берешь ответственность, когда тебе выгодно. Чтобы потом конвертировать ее в контроль над окружающими, в обязанность перед тобой. Но мир так не работает. То, что ты помогал Шмуэлю проверять статьи для журнала или там еще что-то, отнюдь не означает, что он обязан исправить тебе оценку. Отношения между людьми — не валютный обменник. Никто тебе ничего не должен, — Рут помолчала и повторила, раздельно артикулируя: — Никто. Ничего. Не должен. Им тоже можно тебя задевать, ранить, точно так же, как ты ранишь окружающих. Ты тоже не всегда прав. Ты тоже обижаешь и ранишь.

— Мм… Вау…

— Да! Вау! Правильно. Это именно то, что я чувствую в общении с тобой.

— Что?

— «Вау!» — каждый раз ты злишься и обвиняешь. Кто может это выдержать?!

— Но… я так устроен. Что поделать?! Такой вот скверный пациент тебе попался. Уж прости…

— Ян, я не готова и дальше быть твоей грушей для битья!

— Грушей для битья?

— Да, грушей. Очнись! Ты не осознаешь свои поступки.

— Рут, я говорю о внутренних ощущениях! Где тут агрессия в твою сторону?

— Ну и что с того, что о внутренних?! Разве я обязана принимать любое внутреннее ощущение?! Нет, не обязана. Ты порой просто невыносим. Ты видишь только себя и то, как и кто перед тобой провинился.

— Исповедь превратилась в проповедь, потом в… как его… в отповедь, а затем в яростный разнос, — бросил я в никуда.

— Этот трюк не пройдет. Даже не пытайся. Вокруг тебя люди, у них своя жизнь, свои сложности и (представь себе!) тоже внутренние ощущения, а ты помнишь лишь о себе.

— Ну, знаешь… у нас тут не мыльная опера, где триста тысяч действующих лиц. Мы говорим о том, что творится со мной.

— Вот и я — о том, что с тобой творится. Я больше не согласна. Отказываюсь воспринимать тебя жертвой. Хочешь, чтобы я помогла, — прекращай.

— Я рассказываю о том, что чувствую, — механически повторил я.

— Я тоже рассказываю о том, что чувствую. Потому что это лучший способ выбить тебя из этого места. Хватит! Достаточно!

— Из какого места? Из этого кабинета? Из твоей практики?

— Нет, не из практики.

— Так это звучит.

— Ну и что, что тебе так звучит?! Это не то, что я имею в виду. Таков мой способ сдвинуть тебя с мертвой точки. Точки, где ты вечно самый несчастный. Я не готова, чтоб ты и тут был несчастным.

— Не готова — так не готова. Могу не говорить, но если…

— Нет,..