Басад

Потом был и второй, и третий – последний – срок, перед которым я приехал к Редактору без предупреждения, и между нами состоялся серьезный разговор. Однако и это не помогло. И дело уже было не только в пунктуальности – работа Господина Редактора стала все больше смахивать на халтуру, чем на редактуру. Под самый занавес заключительного акта этого трагифарса, длящегося уже больше полугода, Редактор предпринял неожиданную попытку создать видимость кипучей деятельности. Он взял и часа за два добил шесть-семь глав и так же внезапно застопорился где-то посередине романа. Наплевательство так и бросалось в глаза – общее число правок во всех этих фрагментах оказалось меньше, чем в первом и далеко не самом длинном рассказе.

Такие дела…

Так что, к сожалению, в дальнейшем колкие и меткие вставки Господина Редактора с антитезами к высказываниям самовлюбленного главного героя будут встречаться гораздо реже. Однако мы не прощаемся с Редактором окончательно. Была ведь ознакомительная читка, ее обсуждение, и у меня все-все записано. А кроме того, – и это, пожалуй, самое страшное – теперь мы с вами один на один. И некому защитить вас, дорогие читатели, от моих литературных бесчинств.

Азриэли, Дина и Миша без крыши

В конце января меня нежданно-негаданно выдвинули представителем факультета на соискание стипендии Азриэли. Господин Давид Азриэли, учредивший благотворительный фонд, был израильско-канадским строительным магнатом, нагромоздившим по всей нашей стране свои торговые центры.

– Стипендия чрезвычайно престижная. Не оплошай. Я приложил немало усилий, чтобы убедить декана, – Шмуэль смерил меня долгим многозначительным взглядом и, сменив тон, насмешливо добавил: – Правда, не знаю, награда это или наказание.

Эта фразочка мне сразу не понравилась. С такой интонацией он обычно сообщал плохие новости, подслащая их юморком или излюбленными цитатами из Священного Писания. Однако истинные причины сарказма выяснились много позже, когда оказалось, что мне светит чисто символическая надбавка к стандартной аспирантской стипендии, в то время как львиную долю захапают Технион и факультет.

А пока я корпел над кипой бланков, условий и требований, один объем которых наглядно иллюстрировал степень того самого наказания. На двадцать девятой странице одного из отупляюще занудных документов, после немыслимо въедливых вопросов о моем образовании, научной карьере и опыте работы, начиналась мутотень, озаглавленная “Личные заслуги”:

Опишите значительную добровольческую деятельность, в которой Вы участвовали. (Благотворительность, работу эмиссара за рубежом, участие в молодежных и/или студенческих движениях и т.д.) Каков был Ваш личный вклад, чему Вы научились и что почерпнули из этого опыта?

Опишите происшествие, в котором кто-то продемонстрировал лидерство, оказавшее существенное влияние на Ваше мировоззрение и личностное развитие.

Расскажите о двух ключевых событиях в Вашей жизни: одном из детства и одном из взрослой жизни.

Как Вы видите свой личностный и карьерный рост в течение следующих десяти лет?

И дальше в том же духе. Венчало это все претенциозное футурологическое требование:

Составьте краткий очерк того, как Вы представляете страну Израиль через двадцать лет.

На каждый вопрос рекомендовалось отвечать в объеме не менее одной страницы. Все, разумеется, на английском. На ветхозаветном языке – иврите – серьезные научные сотрудники серьезные бумаженции не пишут.

По запредельному уровню ханжества вопросника сразу становилось ясно – придется врать напропалую. Ни единого искреннего слова. Даже просто честного. Нет. Надо убеждать их, что я буквально эталон для конвейера американских грез. Прыгать и взвизгивать от свинячьего восторга. Пыжиться и улыбаться до вывиха челюстей. От необходимости симулировать ура-патриотизм и образцовую правильность стало тошно и муторно.

Ты все-таки писатель, – вздохнул я. Но приободрило это ненадолго, тут же фраза сама собой дополнилась: – Да, ты же собирался стать писателем, а не клавиатурно-конъюнктурной проституткой. Я постарался вывернуть эту мысленную траекторию наизнанку. Сейчас я им напишу, ох, напишу,.. – вскипало в голове, пока я неуклонно приближался к нужному градусу раздражения. Так напишу, чтоб подавились.