Басад

Околдованная Диной, та неотрывно глядела на Иштвана с глуповатой улыбкой. Дина ликовала. Она выдумывала все новые, более и более несуразные и умилительные истории из его раннего детства и отрочества и, наклонившись к девушке, конфиденциальным тоном, но так, чтобы Иштван тоже мог слышать, нашептывала их ей на ухо. Поудобнее устроившись в кресле и закинув руки за голову, он с восхищением следил за происходящим. Официантка так же радостно кивала и поддакивала, игриво посматривая в его сторону. Исчерпав амурную тематику, Дина попробовала было завести витиеватую беседу о дизайне, но девушка смущенно захихикала и призналась, что она только начала учебу и ничего ни в чем не понимает. Разговор в очередной раз сменил направление, и вскоре наскучившая Дине девушка была отпущена с миром.

Вдоволь натешившись официанткой и слегка подкрепившись, Дина принялась рассказывать о себе. Выяснилось, что по образованию она психиатр, долго работала в большом государственном учреждении и несколько лет назад вышла на пенсию. Избавившись от службы, она почувствовала, что пришло время себя баловать, и стала, по ее выражению, любовно пестовать свои маленькие сумасшествия. Кроме покровительства над кустами и котами, она с недавних пор взяла шефство над птицами, устраивая для них кормушки у себя на балконе и рядом с домом. Дина обожала покупать себе подарки, много читала и наносила светские визиты бесчисленным подружкам.

— Правда, — добавила она с усмешкой, — ни у кого долго не засиживаюсь, потому что все быстро начинают меня раздражать.

Они давно закончили есть, и, подхватив ее ноту, Иштван предложил заказать кофе и закругляться, пока он тоже не попал в эту категорию. Дина рассмеялась и заявила, что он действительно очень назойлив, не в меру болтлив и уже порядком ей надоел. После кофе, к которому, не преминув упомянуть о вреде мучного и сладкого, Дина заказала себе два пышных кремовых пирожных, он отвез ее домой и поехал гулять по берегу моря.

На другом конце города в опустевшей клинике было темно и тихо. Ветеринар давно ушел. Пустые клетки зияли распахнутыми дверцами. Лишь одна была закрыта, в ней лежал Динин уличный кот. Он умер в тот же вечер, а Дина и Иштван продолжали общаться еще долгие годы.

Близились сумерки. Море наполняло воздух гулом прибоя. Иштван шел, и волны с мягким шелестом смывали его следы. Влажный бодрящий ветер бил в лицо соленой прохладой, срывая последнее тепло остывающего песка. Ночь вступала в свои права, все затихало и успокаивалось. Густея, мгла мягко поглощала дневные звуки и запахи. Темнота бездонного неба, выплеснувшись на прибрежные холмы, вспенивалась созвездиями далеких электрических огней. В потоках воздуха, струящегося от нагретой за день земли, мерцал и искрился город — косые лучи уличных фонарей, желтые окна домов и красные точки машин.

Мой папа и Томи Лапид

Во фрагменте «Азриэли, Дина и Миша без крыши» я обещал найти и приложить к роману крайне амбициозное и не менее инфантильное письмо, сочиненное в студенческие годы вместе с моим школьным товарищем Павлом. Оно адресовалось тогдашнему министру юстиции Томи Лапиду и касалось кардинального решения сразу двух острейших проблем нашей страны — внешней безопасности и отделения религии от государства — посредством переселения светской части израильского общества в какую-нибудь более благополучную точку земного шара. А басадоподобных оставить тут с Божьей помощью разбираться с палестинцами.

Копия этого шедевра политической мысли у меня не сохранилась. Основную его часть составлял эскиз бизнес-плана, первым этапом которого была передислокация наиболее зажиточной и мобильной прослойки — тружеников хайтека и финансистов, — а венчалось все высокой и даже лирической нотой. Для наглядности и создания вовлеченности рисовалась картина утопического будущего, где Томи на причале в белых штанах встречает новоприбывающих сограждан, а те машут ему руками и… (вероятно, мы выразились не совсем так, но нечто подобное ввернули) …и в воздух чепчики бросают!

За время написания романа в надежде обнаружить вторую копию я сумел разыскать Павла, который, оказывается, перебрался в Амстердам. Вспомнили школьные годы, посмеялись над прежними чудачествами, однако и тут меня ждала неудача — воззвания к министру не нашлось и у него. Тогда было решено выделить время и попытаться воссоздать исходный текст. Но сперва на меня навалилась бытовуха, потом он был занят, и задумка не осуществилась.

Оставалась еще гипотетическая возможность обратиться в Кнессет⁵², хотя вряд ли правительство столь трепетно отнеслось к нашему проекту, чтобы хранить его все эти годы. Кроме того, контакты с властями чреваты непредсказуемыми вопросами — от степени моей гражданской благонадежности до уточнения, какими именно препаратами надо было зарядиться, чтобы составить и, главное, отправить им подобный документ.