Басад

Разинув рот, я полулежу в чем-то вроде зубоврачебного кресла, в полном сознании и под местным наркозом, который нисколько не помогает. В небо под языком воткнуто штук шесть каких-то металлических инструментов устрашающего вида. Надо мной нависает этот бармалей с ассистентами, чтобы не сказать — подельниками. Всякий раз, когда я дергаюсь от боли, он бросает инструменты так, что, падая на передние зубы, они впиваются в плоть воткнутыми в небо концами. Бросает и принимается орать мне в лицо. Вокруг толпятся стажеры, выразительно переглядываются, о чем-то шушукаются. А я даже не могу ничего ответить на вопли бармалея из-за этих железяк во рту, могу лишь сипло мычать.

Посередине этого истязания я сломался, вырвался и сбежал. Однако, как ни странно, у этой истории счастливый конец. Пришлось подсуетиться, раскошелиться, и я очутился в маленькой частной клинике на юге страны у настоящего специалиста. После анестезии и еще минут десяти неких, как мне казалось, подготовительных манипуляций, я поинтересовался, когда начнется сама процедура. Вместо ответа хирург потянулся за пробиркой, разжал пинцет, камешек звякнул о стекло, врач аккуратно закупорил ее и презентовал мне на память.

Однако такие счастливые развязки, как мы знаем, хоть и прикидываемся, что это как бы и не совсем так, — лишь временные и локальные победы в заведомо обреченной борьбе. Мы взрослеем, во всяком случае, так принято называть первую стадию телесной деградации. И мы все пытаемся оттянуть тот срок, когда вместо «взрослеем» придется употреблять «стареем». Так усердно делаем вид, что не гнушаемся ничем, в том числе подобными лингвистическими уловками.

«Нынешние сорок — это когдатошние тридцать» — или какой-нибудь подобной вымученной и лживой сентенцией, догадываюсь, одарят меня на очередной юбилей. Мы взрослеем, мужаем или… не уверен, как назвать подобный процесс относительно женщин… можно с большой натяжкой сконструировать глагол «бабеть» или «возбабеть» — метаморфоза, при которой из маленькой козявки с двумя бантиками на макушке вымахивает целая бабища со всеми причиндалами… кхм… не, «причиндалы» Господин Редактор наверняка забракует, попробуем так: бабища со всякими впуклыми и выпуклыми атрибутами… хотя это тоже как-то не то… Впрочем, до каламбуров ли, когда мы стареем, и как это ни называй, как ни изгаляйся, наш организм, который мы привыкли отождествлять с собой, начинает нас подводить.

И не знаю как у вас, но у меня множество вопросов и возражений. Однако моего мнения не спрашивают, меня лишь извещают. Сперва этот мой организм — различными болезненными симптомами, потом, когда я пугаюсь в достаточной мере, чтобы начать метаться по врачам, они вгоняют меня в еще больший ужас непонятными диагнозами. И все у них не лечится: хронический вывих — не лечится; сломанный позвонок — не лечится; астигматизм — этим словом мой словарный запас обогатился совсем недавно,.. — и да-да, представьте себе, астигматизм тоже не лечится.

— Возраст, ничего не попишешь, — пытается урезонить меня окулист, когда я спрашиваю, почему падает зрение и как этого избежать. — Что вы хотите, вам уже вон сколько лет, — произносит она таким тоном, будто я с кем-то об этом давно договорился или подписал контракт, где мелким шрифтом был указан этот астигматизм, а теперь настал срок выплаты по счетам и… и из ее тона угадывается невысказанное: — С какого перепуга, спрашивается, вы еще тут чем-то недовольны?! Скажите спасибо, что проблемы со зрением у вас начались только сейчас.

Но я-то так не договаривался. Я ведь ничего ни с кем не подписывал.

И если бы предложили сделку, где в двадцать семь мне объявят, что у меня сломан позвонок; в, скажем, тридцать два будут шокировать короткими, но страшными словами, как выяснится позже, ложного диагноза, а затем несколько месяцев измываться над моей железой; и еще через пару лет начнет падать зрение… И это напомнит мне о том, о чем совсем не хочется вспоминать, — о том, что в какой-то момент у меня вполне может обнаружиться наследственная болезнь, в результате которой я начну слепнуть, и которая толком не лечится, а чтобы приостановить деградацию, необходимо делать внутриглазные инъекции.

И моя бабушка уже который год вынуждена ежемесячно таскаться в больницу, где ей втыкают иглу в глаз и вводят баснословно дорогой лекарственный препарат, который не помогает. То есть от него зрение не улучшается, это неизлечимо. Вся надежда лишь на то, чтобы замедлить ухудшение, и только в самом лучшем случае его остановить. Но нет, пока нет. Деградация не прекратилась и даже не замедлилась. И никто не знает, поможет ли эта терапия в дальнейшем.